Барон Унгерн и получение независимости Монголией, 1920 – 1921 гг. Часть 1

Материалы из работы Ивана Иннокентьевича Серебренникова. Великий отход: Рассеяние по Азии белых русских армий, 1919–1923, Глава V , Глава VI.

Барон Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг (29 декабря (10 января) 1886, Грац - 15 сентября 1921, Новониколаевск), русский генерал, видный деятель Белого движения на Дальнем Востоке. Восстановил независимость Монголии.

Барон Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг

В середине октября 1920 года до китайских властей в Урге дошли слухи, что с востока по направлению к городу движется неизвестный отряд из русских, бурят и монголов. 23 октября были получены уточненные данные о том, что это отряд барона Унгерна и что ему осталось преодолеть до Урги всего 120 верст.

Столица Монголии, где в это время находилось до 12 000 китайских солдат, была объявлена на осадном положении, движение по ее улицам разрешалось только до 7 часов вечера. Последовала амнистия заключенным в тюрьме китайцам, которые были вслед за этим мобилизованы. Началась реквизиция у русских сена и лошадей, перешедшая скоро в простой грабеж. Урга стала похожа на военный лагерь. Бешено скакали по улицам конные солдаты и носились взад и вперед автомобили с китайскими высшими военными чинами.

На рассвете 26 октября мирно спавшие жители Урги проснулись от артиллерийской канонады, подтвердившей, что военная суета китайцев действительно имела под собой основания.

В районе китайского предместья Урги, Маймачена, произошел первый бой небольшого передового подразделения войска барона Унгерна с китайцами. Наступление этого отряда было китайцами отбито. К вечеру артиллерийская и оружейная стрельба стихла.

Следующий штурм состоялся 30 октября. Войска Унгерна бились на подступах к монгольской столице до 4 ноября, но сломать сопротивления китайцев не смогли - отошли на восток. Передовые части отряда остановились в местности Убулун, в 4 верстах от Урги, а главные силы ушли в Цеценхановский аймак (область), где Унгерн повел среди населения аймака агитацию за освобождение верховного главы Монголии, живого бога Богдо-Гегена, удерживаемого китайцами, и за изгнание последних из Монголии. Брошенные Унгерном лозунги были охотно восприняты цеценхановскими монголами, которые стали снабжать его войска продовольствием.

Сколько бойцов было в Азиатской конной дивизии барона Унгерна, когда она повела наступление на Ургу, точно неизвестно. Считается, что в ней было до 400 русских и до 2000 азиатов всякого рода: бурят, монгол, татар, киргиз, башкир, китайцев, а также небольшое количество японцев.

Унгерн был суеверен, всегда совещался с ламами, ворожеями и гадателями, которые даже сопутствовали ему в его походах во время Гражданской войны. Его мечтой было восстановление павших монархий мира: он хотел вернуть Ургинскому Богдо-Гегену его царственный трон в Монголии, восстановить династию Цин в Китае, Романовых — в России, Гогенцоллернов — в Германии. В этом смысле он безнадежно плыл против течения. Выступи он на много лет позже — он, вероятно, имел бы больше шансов на осуществление своей политической программы.

Унгерн был злейшим врагом коммунистов и социалистов и считал, что Запад — Европа — одержим безумием революции и нравственно глубоко падает, растлеваясь сверху донизу. Слова «большевик» и «комиссар» у Унгерна звучали всегда гневно как обвинение и обычно сопровождались словом «повесить». В первых двух словах заключалась для него причина всех бед и зол, с уничтожением которой должны наступить на земле мир и благоденствие. Барон мечтал, что народится новый Аттила, который, выкинув лозунг: «Азия — для азиатов», — соберет азиатские полчища и вновь пройдет по Европе, как Божий бич, дав ей вразумление и просветление. Вероятно, барон и готовил себя для роли этого нового Аттилы...

Унгерн был жесток в своей антибольшевистской борьбе: немало людей отправлено им на тот свет. У него не было «любимчиков» и с виновными он поступал круто. Он не заботился о материальных благах для себя, имел простые привычки; был до крайности требователен в отношении дисциплины, не допуская ни малейшего отступления от нее. Но был также и чрезмерно доверчив, чем иногда злоупотребляли его сподвижники; поэтому бывали случаи, что только лишь по оговору кончали людей, совершенно не виновных ни в чем.

Знавшие барона Унгерна отмечали его большую личную храбрость и неустрашимость. Он не побоялся, например, побывать в осажденной Урге, где китайцы дорого заплатили бы за его голову. Произошло это следующим образом.

В один из ярких, солнечных зимних дней барон, одетый в свое обычное монгольское одеяние — красно-вишневый халат, в белой папахе, с ташуром (плетью) в руках, просто въехал в Ургу по главной дороге, средним аллюром. Он побывал во дворце главного китайского сановника в Урге, Чен-И, затем, мимо консульского городка, вернулся в свой стан. На обратном пути, проезжая мимо тюрьмы, он заметил, что китайский часовой здесь мирно спал на своем посту. Это нарушение дисциплины возмутило барона. Он слез с коня и наградил спавшего часового несколькими ударами плети. Проснувшемуся и страшно испуганному солдату Унгерн пояснил по-китайски, что часовому на карауле спать нельзя, и что он, барон Унгерн, наказал его за это. Затем сел снова на лошадь и спокойно поехал дальше.

Это появление барона Унгерна в Урге произвело колоссальную сенсацию среди населения города, а китайских солдат повергло в страх и уныние, внушив им уверенность, что за бароном стоят и помогают ему какие-то сверхъестественные силы.

Барон вообще умел как-то подавляюще действовать на психику китайских солдат — благодаря этому ему и удалось в конце концов изгнать из Урги 15-тысячный китайский гарнизон, имея при себе небольшие воинские силы и весьма скудное количество боевых припасов. Этих сил было совершенно недостаточно для полной военной осады города, разбросавшегося на довольно большом пространстве; но, когда Унгерн приблизился к Урге, страх и психическая подавленность перед его именем вызвали смятение в рядах китайских солдат. По ночам они с ужасом смотрели на огни костров, которые раскладывали казаки барона Унгерна на священной горе Богдо-Ула, против Урги: кто там, у этих костров? Одни ли унгеровские казаки или среди них присутствуют злые демоны, готовящие беды и несчастья китайским солдатам?

И эта осада Урги Унгерном, замечательная в своем роде тем, что существовала не фактически из-за слишком малого количества осаждавших, а только «психически», — кончилась победоносно для него, обратив в бегство подавленных и растерянных китайцев — защитников Урги. «Злые демоны» действительно помогли ему тут. Но они не спасли его в дальнейшем, когда пробил для него его последний, двенадцатый, час...

Почти в самом начале ургинских событий к Урге подошел караван путешественников. Это была торговая экспедиция одной из крупнейших русских кооперативных организаций, так называемого Центросоюза, имевшего ряд своих отделений в Монголии.

Караван пришел в Ургу из Урянхайского края. Была ли это настоящая торговая экспедиция, трудно сказать. Возможно, что там были просто политические беглецы из числа служащих Центросоюза в Минусинском крае Енисейской губернии Сибири, решившие под видом экспедиции покинуть советский рай. В составе экспедиции находились, за малыми исключениями, политические деятели левого оттенка: социалисты-революционеры и социал-демократы, меньшевики. Были при экспедиции и посторонние Центросоюзу лица, примкнувшие к каравану как попутчики.

Прибывшие были заключены китайцами под стражу в бывших русских казармах, находившихся в долине реки Толы, невдалеке от Урги. Нужно думать, что лица, причастные к Центросоюзу, имели при себе большие суммы серебра и другие ценности и это обстоятельство трагически решило судьбу несчастных путешественников.

Ночью китайские солдаты из караула казарм зверски покончили со всеми прибывшими, не пощадив ни мужчин ни женщин, причем над последними перед смертью их были совершены озверелыми солдатами надругательства: Погибло более 20 человек. Двоим русским удалось все же во время резни убежать из казарм и пробраться в Ургу.

Русское население Урги, узнав о происшедшей ужасной гибели экспедиции Центросоюза, было глубоко потрясено. Никто не был уверен теперь в сохранности своей собственной жизни. Мрачное настроение овладело всеми.

Убитые были выброшены в поле, где их тела начали глодать бродячие монгольские собаки. С большим трудом удалось уговорить китайцев дать разрешение на похороны останков несчастных жертв.

Плохо приходилось русским в осажденной Урге, где солдаты генерала Сюй-Ши-Чана, больше известного в истории современного Китая под кличкой Маленький Сюй, превратились быстро в яростных мародеров.

Впервые эти солдаты проявили свои грабительские наклонности 29 октября.

В этот день, с самого раннего утра, конные китайские солдаты группами стали скакать по городу и чинить грабежи, вторгаясь преимущественно в русские дома и квартиры. Под предлогом обыска они забирали одежду, постельные принадлежности, драгоценности и пр. Обыскивая людей, отнимали деньги, часы, кольца, браслеты. Сопротивление вызывало угрозу применить оружие.

Не успевали уехать из дома одни мародеры, как туда же подъезжали другие.

Русских жителей в Урге китайцы начали выгонять на принудительные работы по подвозу на боевые позиции пищи, по погрузке на возы сена и доставке его на место.

Это была невыразимо тяжелая для национального и расового достоинства картина, когда несколько десятков русских людей, в большинстве интеллигентов, выбивались из сил, нагружая сено под караулом китайских солдат.

Далее последовали и аресты русских. 1 ноября русские жители Урги пережили ужасную панику ввиду возникших слухов о том, что в предстоящую ночь китайцы будут убивать всех русских как сообщников барона Унгерна.

2 ноября в Ургу из Кяхты пробрался отряд китайцев, человек 500, с пулеметной командой. С прибытием этого отряда выяснилось, что в районе тракта Кяхта — Урга все поселения русских и бурятских колонистов были разграблены китайскими солдатами. С этого тракта в Ургу потянулись несчастные разоренные русские, они ходили по домам и просили милостыню.

Вскоре русские дома в Урге стали обращаться насильственным путем под постой китайских солдат. При занятии здания русского генерального консульства китайские солдаты разграбили это здание и разгромили домовую церковь. Иконы были сброшены на пол, поломаны и разбиты.

После 4 ноября, когда войска барона Унгерна отошли от Урги, здесь стало немного легче, и многие русские из столицы Монголии успели выбраться.

Арестованные русские в большинстве продолжали, однако, пребывать в тюремных застенках, которые представляли собою холодные, неотапливавшиеся здания. Здесь сидели люди без всякой вины, только потому, что они были русские и потому, что с некоторых из них можно было сорвать денежный выкуп за освобождение из тюрьмы.

Как будто предчувствуя свою будущую гибель в Урге, китайские солдаты и чиновники старались теперь вовсю насладиться издевательствами над русскими и вымогательством от них денег и ценностей; «Успевай урвать, что можно» — вот лозунг, который руководил их безумными поступками. В середине ноября в Ургу прибыло из Кяхты несколько русских, рассказавших о том, что 18 ноября Кяхта была занята красными.

В один из зимних дней, когда войска барона еще стояли под Ургой, в городе разнесся слух, что повелитель Монголии, сам Богдо-хаган, Чжэб-цзун-дамба-хутухта, был арестован китайцами. Слух оказался правильным, Богдо действительно был арестован, уведен из своего дворца с ближайшей свитой в один из пустовавших домов в городе.

Монголы были потрясены этим арестом. Все ждали, что после него наступят какие-нибудь исключительные события. Но ничего не случилось. Богдо продолжал сидеть под арестом и, судя по всему, был посажен надолго. Никто не понимал цели этого ареста. Предполагали, что китайские генералы хотели просто показать свою власть и значение; они арестовали самого живого бога и с ними ничего плохого не случилось; заклинания лам оказались совсем не страшными.

Вся эта история с арестом Богдо закончилась тем, что Его Святейшество просидел под арестом 50 суток и затем был переведен обратно в свой дворец, где, однако, китайская стража была увеличена до 350 человек. Китайцы, видимо, боялись, что Богдо может быть похищен Унгерном и потому усилили его охрану.

И все-таки Богдо был похищен. Это знаменательное событие произошло при следующих обстоятельствах.

Организация похищения Богдо была вверена бароном Унгерном одному проживавшему в Урге буряту, некоему Тубанову, отчаянному сорвиголове, готовому пойти на что угодно, если только предвидится хорошая выгода. Получив от Унгерна надлежащие инструкции, Тубанов пригласил в качестве своих помощников около 60 тибетцев, набрав их среди проживавшей в Урге тибетской колонии.

Это было сделано весьма удачно. Тибетцы, фанатически настроенные ламаиты, ради спасения живого бога, тоже тибетца по рождению, могли пойти в огонь и в воду, совершить чудеса героизма, тем более что они ненавидели китайцев как угнетателей Тибета и насильников в отношении самого Далай-ламы.

Тибетцы умели держать язык за зубами и сохранить тайну. Согласие на похищение как от самого Богдо, так и от его дворцовой камарильи было получено.

И вот, в один из последних дней января 1921 года, ко дворцу Богдо подошли тибетцы-похитители в ламаистских костюмах. Был подан условный знак. На китайских солдат, несших охрану внутри дворца, бросились богдойские тайно вооруженные ламы, обезоружили и связали их. Во дворец ворвались с быстротой молнии похитители-тибетцы, взяли на руки уже подготовленного к побегу тепло одетого Богдо, который был слеп, и понесли его по определенному заранее пути через реку Толу на священную гору Богдо-Ула, до того места, где тибетцев, несших живого бога, уже ожидала свежая смена. Там далее была другая смена и так до тех пор, пока Богдо не донесли до монастыря Маньчжушри, где повелитель Монголии поступил уже под охрану казаков барона Унгерна.

Во время похищения Богдо из его дворца часть тибетцев, вооруженных до зубов, открыла частый ружейный огонь по наружной охране дворца, чтобы помешать ей преследовать похитителей. Растерявшись от неожиданного нападения, китайская стража обратилась в бегство. Поднялась тревога, выстрелы... Но было уже поздно. Живой бог оказался в стане войск барона Унгерна.

В Урге начали говорить, что похищение Богдо произошло не без участия сверхъестественной силы. Китайцы настроились панически. Все стали ждать крупных событий...

Нервно взвинченные действиями барона Унгерна, сбитые с толку слухами о подходящих к барону подкреплениях, китайские командиры решили 3 февраля 1921 года оставить Ургу. Они или боялись быть отрезанными от других центров Монголии, или страшились подготовляемой бароном решительной атаки Урги. Вероятно, было и то и другое.

Еще накануне 3 февраля Унгерн отобрал из всей Азиатской дивизии ударный отряд из башкир и татар и небольшого числа отважных забайкальских казаков и приказал этому отряду сделать внезапное, стремительное наступление на Маймачен, китайское предместье города, выбить оттуда китайских солдат, а затем броситься и на самую Ургу и изгнать из нее неприятеля. Этот ударный отряд должны были поддержать и остальные части дивизии барона.

У унгерновцев ощущался большой недостаток в патронах, поэтому барон приказал, в случае полного израсходования их, пойти в рукопашную атаку с холодным оружием.

Ударный отряд сокрушил сторожевые посты китайцев к востоку от Урги, захватил без затруднения Маймачен и встретил лишь некоторое сопротивление при входе в консульский городок, где гомины (так называли монголы китайских солдат) отчаянно отстреливались, пока не были все перебиты. Разведчики, посланные в Ургу, сообщили барону, что китайский гарнизон уже оставил город и двинулся на север по Кяхтинской дороге. Войска барона немедленно заняли город. Сам барон с чинами его штаба временно расположился в Маймачене, где оказалось много пустовавших помещений.

По приказу барона его казаки бросились разыскивать по Урге большевиков и евреев, которых стали предавать нещадному избиению.

На другой день после занятия Урги над городским базаром взвились большие клубы дыма: он загорелся. К базару валом повалил народ. Появились любители легкой поживы, мародеры, бросившиеся грабить базарные лавки. Начались эксцессы, убийства...

Барон Унгерн казнями решительно остановил мародерство. По городу рассказывали, что четырех мародеров он задержал на месте преступления и лично повесил их на воротах одной из китайских лавок.

На пятый день у себя в ставке барон Унгерн принимал депутацию граждан города Урги во главе с директором Монгольского банка, Д.П. Першиным. Глава делегации сообщил барону, что в городе подозрительными людьми, а также казаками отряда производятся грабежи и насилия над мирными жителями и что старшины русской колонии города просят разрешения барона организовать добровольную охрану из благонадежных русских жителей Урги, чтобы пресекать всякого рода покушения на чужую собственность и личную безопасность.

Барон ответил:

— Я уже дал приказ своим чинам принять неотложные меры к прекращению мародерства и грабежей; попечение о порядке мною возложено на коменданта города: организацию добровольной охраны допустить не могу.

Глава делегации начал говорить об избиениях евреев. Унгерн, услышав об этом, отрывисто, резко и повелительно произнес только одно слово:

— Отставить!

Затем, после короткой паузы, спросил:

— А дальше что?

Д.П. Першин стал говорить о докторе Цыбыктарове, который был арестован унгерновцами и которому угрожала жестокая расправа.

— Он уже мертв, — перебил его речь барон и затем добавил: — Я сам слышал, как он в Чите на одном собрании распинался за коммунистов и за всякие свободы... А дальше что у вас?

Последовал ряд мелких вопросов, которые барон быстро разрешил в положительном смысле и аудиенция была окончена.

По взятии Урги, Унгерн немедленно отправил значительный отряд на север по Кяхтинской дороге для преследования отступавших китайских войск. К этому отряду барона присоединилась и часть монгольских партизан. Отряды Унгерна, настигая китайцев, наносили им жестокий урон.

В Урге воцарился террор. Унгерн свирепо расправлялся не только с большевиками и евреями, которых он считал пособниками большевиков, но и с белыми офицерами и солдатами, в чем-нибудь провинившимися перед ним. Жестокость его и его главных палачей — Сыпайлова, Безродного и Бурдуковского, не знала пределов, превосходя все ужасы средневековья. Одним из легких наказаний было посадить провинившегося офицера или солдата на крышу дома, где находился штаб барона, на холодный воздух на несколько часов, иногда и дней. В походах виновного сажали на ветви дерева, на край скалы или оврага. За маловажные проступки барон лично расправлялся с виноватым, угощая его ударами ташура.

Проявляя большую строгость в отношении проступков чинов своего отряда, Унгерн, однако, весьма заботился об улучшении их довольствия и обмундирования. Для этого в Урге, по его распоряжению, была наскоро сооружена паровая мельница и организованы мастерские: портняжная, сапожная, шорная и некоторые другие.

Отряд готовился к выступлению на Кяхту, где стояли красные войска.

Перед выступлением отряда в поход в мае 1921 года барон Унгерн издал обширный приказ № 15, в котором точно и ясно заявлялось, что хозяином Земли Русской должен быть великий князь Михаил Александрович, относительно какового в отряде существовала уверенность, что ему удалось вырваться из красных лап большевизма и скрыться за границей.

«Силами моей дивизии, совместно с монгольскими войсками, — декларировал барон Унгерн в приказе № 15, — свергнута в Монголии незаконная власть китайских революционеров-большевиков, уничтожены их вооруженные силы, оказана посильная помощь объединению Монголии и восстановлена власть ее законного, державного главы, Богдо-хана...»

15 числа первого весеннего месяца II года эры «Многими Возведенного», т.е. по нашему календарю, в марте 1921 года, в «Златоверхом дворце» — Шара-Ордо, — в присутствии сонма ламаистского духовенства, одетого в блестящие желтые одеяния, и представителей монгольской знати вновь был возведен на престол перед тем сверженный с него китайцами верховный повелитель Халхи, Богдо-хаган, Чжебцзун-дамба-хутухта, восьмой перерожденец Чжеб-цзун-дамбы живой бог.

Во дворце, на почетном месте, в ряду первейших лам, восседал и сам барон Унгерн вместе со своим помощником, генералом Резухиным. Тот и другой, в воздаяние их заслуг перед монгольской страной, были произведены хутухтой в монгольские князья первых степеней, и потому сидели на торжестве в пышных и пестрых княжеских одеяниях, пожалованных Его Святейшеством.

Когда вновь возведенный на престол Богдо-хаган вышел из дворца и показался со своей свитой перед солдатами Азиатской дивизии, шпалерами выстроившимися впереди дворца, раздалась громкая команда Унгерна:

— Азиатская дивизия! Смирно! Равнение направо! Господа офицеры!

Оркестр дивизии заиграл встречу; гудели неистово монгольские трубы.

При возведенном на престол Богдо было сформировано Правительство Монголии, в составе министерств: внутренних дел, военного, юстиции и двора Богдо-хагана.

В это время еще мало кто в Урге знал, что в далекой Кяхте уже возникло и стало работать новое правительство Внешней Монголии. Это было революционное правительство, создавшееся при непосредственном содействии красной Москвы.

По взятии Урги Унгерн прежде всего объявил о восстановлении всех прав Богдо-Гегена, декларировал полное отделение Монголии от Китая и выдвинул лозунг создания Серединного Царства Монголов. По его указаниям было сформировано правительство из высших монгольских феодалов и теократов во главе с Джалханца-хутухтой.

Сделавшись фактически неограниченным повелителем Монголии, Унгерн немедленно развернул большую работу по осуществлению своей политической программы.

В первую очередь он выдвинул в качестве практической задачи дня создание Серединного Монгольского Царства с одновременной борьбой против большевизма в Советской России. Следующим этапом должно было быть восстановление в Китае Маньчжурской династии Цин и в дальнейшем, в виде конечной цели, — восстановление монархической власти во всем мире.

Унгерн был монархистом не только на словах. Он сейчас же стал энергично действовать в избранном им направлении.

Он вступил в оживленную переписку со всеми наиболее видными князьями и теократами Внешней и Внутренней Монголии, с китайскими генералами и маршалами, с деятелями Киргизской Алаш-орды и т.д. В своих письмах к торгоутскому князю Палата-вану, владетельному монгольскому теократу Югудзыр-хутухте, князю Ару-Харчин-вану, хайларскому губернатору Чжан-Куй-У Унгерн усиленно пропагандировал свою программу.

В одном из таких писем в Китай от 20 мая 1921 года барон сообщал об успешности его работы по объединению Внешней и Внутренней Монголии и развивал свою политическую программу дня следующим образом:

«В настоящее время обращено особое внимание на Восточно-Монгольские области, которые должны явиться надежным оплотом против натиска революционного Китая, а затем будут приняты меры для объединения Западной Монголии. По одобренному плану присоединяющиеся области не будут подчинены власти Совета министров в Урге, но сохранят в целости и неприкосновенности самостоятельность аймаков, свои законы и суды, административно-общественную структуру, составляя лишь в военном и финансово-административном отношении одно целое в виде добровольного союза под благословением Богдо-хагана.

Цель союза - двоякая: с одной стороны, создать ядро, вокруг которого могли бы сплотиться все народы монгольского корня; с другой стороны - оборона военная и моральная от растущего влияния Запада, одержимого безумием революции и упадком нравственности во всех ее душевных и телесных проявлениях.

За Кобдоский район я спокоен так же, как за Урянхайский народ; они охотно присоединятся сюда, испытав одни — гнет китайской республики, другие — тяжелую руку китайских революционных коммунистов и коммунистов-большевиков.

Следующим этапом организационной работы в Азии, идущей под лозунгом «Азия — для азиатов», является создание Серединного Монгольского Царства, в которое должны войти все монгольские народы. Я уже начал сношения с киргизами и отправляю письмо к влиятельному деятелю Алаш-орды, бывшему члену Государственной думы, очень образованному киргизскому патриоту, потомку наследственных ханов Букеевской орды, A.M. Букей-хану. Необходимо Вам из Пекина действовать в этом направлении на Тибет, Китайский Туркестан.

Следует подчеркнуть во всех отношениях необходимость спасения Китая от революционной заразы путем восстановления Маньчжурской династии, так много сделавшей для монгол и покрывшей себя исторической славой. Необходимо втянуть в начатое дело китайских магометан, для которых связь наша с киргизами-единоверцами может служить реальным мотивом для переговоров.

Как только мне удастся дать сильный и решительный толчок всем отрядам и лицам, мечтающим о борьбе с коммунистами, как только я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения - преданных и честных людей, я перенесу свои действия на Монголию и союзные с нею области для окончательного восстановления династии Цин, в чем я вижу меры борьбы с мировой революцией...»

Уже находясь в походе из Урги на Троицкосавск, барон не переставал думать о выполнении своей программы действий. Одного из приближенных к нему офицеров он отправил с пути в Хайлар для переговоров со своим «названным братом», генералом Чжан-Куй-У.

«Я предчувствую, — говорил обуреваемый сомнениями барон своему офицеру, — что мне осталось еще немного земных шагов и я хочу сделать свой последний выстрел. Я сижу в Монголии, как паук... Моя армия простирается отсюда до Алтая. Она обращена лицом к Сибирской магистрали. По первому моему зову могут подняться двадцать тысяч монгол. На днях я отдал приказ о боевом выступлении в Улясутае и Кобдо. Вы же отправляйтесь в Хайлар и передайте моему брату: пусть он немедленно сообщит старику — Чжанцзолину, чтобы он или сам сел на китайский трон, или посадил на него Пу-И. Если он этого не сделает, я пойду на него войною...»

Посланец ускакал в Хайлар, передал генералу Чжан-Куй-У просьбу барона Унгерна, но был вскоре арестован здесь. Подкуп стражи помог ему, однако, убежать из-под ареста.