---

Гражданская война выбросила за пределы нашей страны огромные массы русских людей. О русской эмиграции на Западе написано и опубликовано множество материалов, столь же подробно освещена жизнь русских эмигрантов на Дальнем Востоке. Напротив, о русской эмиграции в Западном Китае широкой публике практически ничего не известно. Статья Михаила Зражевского рассказывает о грандиозных событиях в Синцзяне, провинции Китая, принявшей немалое число семиреченских казаков и белогвардейцев, не пожелавших жить под властью большевиков. Оказалось однако, что гражданская война не стала для них последней...

Михаил КАЗЬМИН

К началу тридцатых годов провинция Синьцзян оставалась островком спокойствия и благоденствия в охваченном распрями Китае. Отделенная от центра пустынями и бездорожьем, она не была источником мятежей, опасных для центральных властей. Успешно раскрытую и обезвреженную с традиционной жестокостью губернатором Янем попытку заговора можно не принимать в расчет. Что значат отрубленные прямо на банкете две головы и один расстрелянный публично по сравнению с шанхайской резней?! Жителям провинции не было нужды прятаться от ретивых вербовщиков какого-нибудь генерала и разбегаться от оборванных солдат Чан Кай-ши.

Мир и процветание царили здесь: налоги были легки и часто их платили по желанию. Налог с торговли, по свидетельствам очевидцев, составлял 1% и хотя акцизы на вино и табак были, система лицензирования отсутствовала, не было и подоходного налога. Земли было столько, что каждый желающий, заплатив мизерную пошлину, мог выбрать любой кусок для обработки. Разбой был практически неизвестен. Власти боролись не столько с криминалом как таковым, сколько с его причинами. Существовала довольно оригинальная теория о том, как искоренить преступность: считалось, что люди воруют по двум причинам - либо из нужды, либо в силу испорченности, поэтому первых нужно удовлетворить, а вторых наказать. В течение семи дней преступник должен был быть изобличен, иначе наказание падало на голову местных властей. Очевидцы утверждают, что караваны безбоязненно передвигались по горам и пустыням, и в трактир можно было идти, оставив свое имущество на дороге. Мирного течения жизни не смогло поколебать даже убийство губернатора Яня на обеде, посвященному выпуску студентов Русской школы. Виновные были казнены, а его место занял министр внутренних дел Чин Шу-чжэнь.

Первые признаки надвигающегося мусульманского восстания проявились в 1930 году в Турфане - городе, известном своими мирными уйгурами и сладкими дынями. Недостатка в амбициозных смутьянах, как известно, нет нигде. Подобная группа, предводимая неким религиозным учителем Ахуном, существовала и в Турфане. Когда о деятельности группы стало известно властям, ее члены, опасаясь репрессий, бежали в горы. Оттуда они связались с молодым офицером гарнизона провинции Ганьсу, дунганином по национальности, и призвали его помочь единоверцам. Хотя начальник гарнизона генерал Ма Цзу-ин (запомним это имя) и сочувствовал восставшим, он запретил кому бы то ни было отлучаться со своих постов. Но все же 23 дунганских солдата примкнули к мятежникам. Командир китайского гарнизона Турфана Ма Фу-мин, тоже дунганин, уговорил своего соотечественника не предпринимать никаких действий, дескать, время еще не пришло. Таким образом мир был восстановлен.

Следующий мятеж спровоцировали сами власти. Предыстория его такова. Город Хами издавна управлялся одной мусульманской семьей, глава которой носил титул вана (князя) и являлся владельцем всей земли, так что подданные его были и арендаторами. Никаких податей ван не платил, за исключением посылки десятка баранов к столу губернатора на китайский Новый год, в ответ китайское правительство платило вану жалованье в размере 1200 ланов серебром. Убыток невелик - считалось, что мир дороже. К 1930 году подобного рода феодальные отношения выглядели анахронизмом, а для китайских чиновников, вооруженных идеями Второй (гоминдановской) революции, это было просто бельмом в глазу. Смерть старого правителя Махмуд-Шаха явилась для китайских властей сигналом к действию. Наследник Назир и его первый министр Йолбарс-хан, явившиеся за формальным утверждением в Урумчи, были задержаны, и хотя министр был отпущен с получением должности главного перераспределителя земель и в сопровождении толпы китайских советников, наследник так и остался под надзором, получив сомнительную должность "высокого советника". Княжество было поделено на три района, все арендаторы стали собственниками обрабатываемой земли. Теперь каждый был обязан платить налоги прямо провинциальному правительству в Урумчи.

Со стороны все это выглядело красиво и современно, но уйгуры с большим недоверием отнеслись к тому, что власти из уйгурских стали полностью китайскими. Кроме того, на части конфискованных земель были поселены беженцы-китайцы из провинции Ганьсу. Взамен конфискованной земли уйгурам была предложена земля неорошаемая. Отношения к властям это не улучшило. Богатые торговцы тоже не обрадовались новым порядкам, так как их лишили привилегий, которыми они пользовались раньше. Явилась на свет петиция, где перечислялись все несчастья, свалившиеся на головы жителей Хами, но власти никак на нее не отреагировали, хотя она была подписана представителями всех слоев населения. В общем, причин для восстания было предостаточно.

Йолбарс-хан начал готовить очередное выступление. В его загородное имение Аратам стало свозиться оружие, боеприпасы, продовольствие. Но гром грянул раньше, что в такой наэлектризованной атмосфере не удивительно. Причиной конфликта явился молодой повеса Чэнь, который по протекции занял место сборщика налогов в одном из близлежащих к Хами селений. Используя свое служебное положение, он склонил уйгурскую девушку к сожительству. Отвечала ли она ему взаимностью, неизвестно, но группа молодых людей, предводительствуемых религиозным учителем, ворвалась на вечеринку, посвященную сговору молодых, и убила самих жениха и невесту, а также отца девушки. Были убиты пьяные телохранители, а их оружие захвачено. В туже ночь были разгромлены два военных поста в Тулухо и Лаомахо, вырезаны сотни семей китайских переселенцев. После учиненного погрома восставшие почувствовали себя настолько сильными, что решились атаковать китайскую часть города Хами.

Чтобы полнее представить себе события тех дней, посмотрим на карту города, составленную в 1907 году Маннергеймом, будущим финским маршалом и президентом, а тогда офицером русской армии. Город состоял из четырех районов на берегу речки Нарын. На левом берегу располагался многоэтажный ханский дворец, окруженный глинобитными мазанками, где жили дворцовые слуги. В доброе время престарелый хан Максуд-Шах, носивший еще и почетный титул властителя Гоби, находился во дворце со своим гаремом. Дома его слуг выглядели, мягко говоря, не очень роскошно и грязные дети, играющие в пыли, только усиливали впечатление нищеты. Километрах в двух ниже по течению располагался укрепленный Старый город, где находились китайские учреждения и казармы китайского гарнизона. Между ханским дворцом и Старым городом находился Новый город, населенный китайцами, дунганами и уйгурами. Здесь располагалось сердце города - базар, на котором каждая национальность занимала свою деловую нишу. Китайцы были поварами, банкирами и старьевщиками, дунгане содержали трактиры и караван-сараи, а уйгуры продавали овощи и фрукты. Мусульманские кварталы располагались на правом берегу реки. Недалеко от города был аэродром, на котором приземлялись самолеты, обслуживавшие линию Берлин-Шанхай.

...Укрепленную часть города взять с ходу восставшие не смогли. К Йолбарс-хану присоединились казахи. Посланные против мятежников 300 китайских солдат были встречены на подступах к городу и уничтожены. Однако развить успех повстанцам не удалось, так как прибывшие из Аксу войска сняли осаду с цитадели Хами и предали огню и мечу уйгурскую часть города. Мирное население, страшась карательных мер, разбегалось по окрестностям.

Посольство, возглавляемое Йолбарс-ханом, отправилось за поддержкой к самому молодому и энергичному из генералов Ма. Двадцатиоднолетний Ма Цзу-ин давно ждал подходящего случая, чтобы самому вмешаться в эту борьбу и занять место губернатора Синьцзяна, а там, может, и выкроить какое ни есть государство с собою во главе. Амбиций у него хватало. Отобедав с Йолбарс-ханом в Сучоу, Ма Цзу-ин совершает стремительный переход во главе конного отряда в 500 сабель и оказывается под стенами Хами. Боевые качества этого дунганского отряда были довольно высоки, поэтому китайцы поспешили спрятаться за высокими стенами старого города. Объединенное мусульманское войско, не имея артиллерии, с энтузиазмом ринулось на стены. Как описывают очевидцы, сражения под стенами Хами отличались свирепостью и жестокостью и совсем не походили на ссоры китайских генералов.

Тем временем губернатор Чин Шу-жэнь принимает решение, оказавшееся для него роковым. В Илийской долине проживало приблизительно 25 тысяч русских эмигрантов, в основном это были сибирские и семиреченские казаки, пришедшие в Китай с Анненковым. Формирование первого отряда из них поручили бывшему офицеру Генерального штаба полковнику Папенгуту. Многие источники утверждают, что казаков заставляли служить, пригрозив им выдворением в Россию, но в свидетельствах оставшихся в живых очевидцев автор не нашел подтверждения этому. Казакам было обещано жалованье в 1000 ланов в месяц, в случае участия в военных действиях оно удваивалось. Для сравнения отметим: стоимость велосипеда или коровы составляла 800-1000 ланов. Обещано было многое, и, как ни странно, все выполнили. Первый отряд насчитывал 250 сабель, в него входили только прошедшие школу гражданской войны казаки, то есть отряд состоял из тридцати-сорокалетних мужчин. Ранее через британского консула в Кашгаре в Индии было закуплено 4000 винтовок, ими-то и вооружили добровольцев.

Тем временем Ма Цзу-ин решил двинуть свое войско на Урумчи и разом покончить с правительством провинции. Возле поселка Чикочин произошел первый бой между казаками и дунганской конницей. Бой был скоротечен, да и неожиданная снежная метель охладила боевой пыл обеих сторон, но казаки успели нанести наступавшим дунганам значительный урон, кроме того, был ранен в ноги сам Ма Цзу-ин. После этого боя дунгане стали разбегаться, бросив на произвол судьбы своих уйгурских союзников. Ма с небольшим отрядом отступил залечивать раны на свою базу в Западном Каньсу. 1 ноября 1931 года осада с Хами была снята. В награду китайское командование разрешило казакам грабить местное население, но они отказались от этого.

Восстание вступило в новую фазу. Беженцы из Хами наводнили юго-восток провинции, внося смуту и разлад в сознание жителей Турфана, Кашгара, Аксу. Казаки отступили в Урумчи, где занялись созданием своей армии. В феврале 1932 года был произведен набор молодежи в Илийском районе. Было сформировано три кавалерийских полка численностью в 1800 человек. Оружия вначале хватило лишь на два полка, обмундирование выдали китайское, хотя знаки различия и звания были такие же, как в царской армии. Командиром первого полка был назначен полковник Папенгут, второго - полковник Бектиев, третьего - полковник Чернов. Командующим объединенными силами провинции был назначен Шен Ши-цай, недавно прибывший из Маньчжурии.

Пока правительство занималось переформированием своих вооруженных сил, восставшие не теряли времени. Тем более, что и сам Чен Шу-жэнь старательно наживал себе врагов. В мае он пригласил к себе якобы для переговоров торгутского князя Цецен-Гэгэна. После роскошного обеда князя с двумя его помощниками вывели во двор, где им отрубили головы, причем во время казни князю, как лицу высокого звания, положили красный ковер. Таким образом губернатор лишился монгольской конницы и приобрел новых врагов в лице подданных князя. В этом же месяце Ма Цзу-ин послал своего наиболее способного офицера Ма Ши-чина для сбора дунганских частей, рассеянных по Синьцзяну. Он избрал своей базой горы севернее Турфана, откуда вступил в контакт с командиром гарнизона Ма Фу-мином, тоже дунганином, уже тесно сотрудничавшим с партизанами Йолбарс-хана и Хаджи-Нияза. В июле 1932 года Ма Фу-мин переходит на сторону мятежников. Он послал к губернатору гонца с просьбой о подкреплении и когда ничего не подозревавший китайский отряд вошел в город, по нему был открыт пулеметный огонь и весь отряд был уничтожен. Такую же операцию Ма Фу-мин проделал с командиром гарнизона Хами, с той лишь разницей, что были взяты пленные, которых публично казнили. После этого восстание приобрело такой размах, что справиться с ним местными силами было уже невозможно.

На юге Синьцзяна уйгуры давно ждали подходящего момента, чтобы поднять очередное восстание. Еще в 1927 году посланцы из Кашгарии побывали при дворе афганского короля Амина Аллы и просили у него помощи в организации антикитайского восстания. В свое время афганский король вынашивал идею создания мусульманской конфедерации, куда бы вошли Афганистан, Коканд, Хива, Бухара и Кашгария. Но как ни близка была его сердцу мысль о помощи восставшим, король им отказал, поскольку у него в это время были другие проблемы, связанные с его непрочным положением на троне.

Весной 1932 года огромное количество киргизов, убегая от коллективизации, перешло через границу в Кашгарию. Движимые ненавистью к советской власти, они совершали рейды в Киргизию, нападая на погранзаставы и угоняя скот. Возглавлялись эти отряды Ид-Мирабом, старым врагом большевиков. Естественно, долго так продолжаться не могло, и в июне была проведена совместная советско-китайская операция по уничтожению басмачей. После полного разгрома киргизы были рассеяны, а их имущество разграблено китайскими солдатами. На поддержку китайцев советскими войсками уйгуры тогда не обратили внимания.

В это время один из подручных Ма Ши-мина - Ма Чан-цан двинулся вдоль северной дороги на запад и захватил городок Бугур. В феврале 1933 года совместно с Тимуром, предводителем уйгурского повстанческого отряда, им была занята Куча, после чего они вместе двинулись на Аксу.

Тем временем на южных золотых приисках в Сургаке и Каракаше созрело все для восстания, которое можно было бы назвать "пролетарской революцией", если бы не резко выраженное мусульманское начало в идеологии восставших. Шахтеры, измученные произволом китайских чиновников и обманами при закупке золота, вначале убили местных начальников, а затем распространили свою власть на весь южный оазис. В Керье китайцев вначале не трогали, при условии принятия ими ислама, но затем они были казнены и их головы выставлены на базаре. 16 марта 1933 года был захвачен Хотан - главный город по южной дороге. Но после изгнания китайцев власть оказалась не у шахтеров, а у богатого рода Бухра, который и возглавил политическую и религиозную власть в регионе, провозгласив главенство законов шариата. Китайцы под страхом смерти должны были принимать ислам, но это не спасало их имущество от разграбления.

Правитель Кашгарии дунганин Ма Шао-ю оказался в тяжелом положении. Окруженный со всех сторон мятежниками, он обратился с просьбой о помощи к британскому консулу в Кашгаре, но тот заявил, что ни о какой присылке британских войск не может быть и речи. Урумчи вместо реальной помощи назначило его ни больше ни меньше "главным истребителем бандитов". Ма Шао-ю довольно серьезно отнесся к этому титулу и после праздничного фейерверка по поводу своего назначения приступил к делу. Он назначил китайского офицера Лю командиром конного полка численностью 480 сабель и приданной конной батареи в 9 орудий. Сам Ма Шао-ю остался с конным отрядом в 700 сабель и ротой пехотинцев в 160 штыков. Лю был направлен на соединение с генералом Яном, пытавшимся удержать позиции под Маларбаши, атакуемые соединенными дунгано-уйгурскими силами. Тимур обошел Маларбаши и атаковал отряд Лю, двигавшийся к городу. Значительно превосходившие по численности уйгуры (около 5 тысяч) нанесли жестокое поражение китайцам, а их командир Лю погиб. Генерал Ян попал в окружение и покинул Маларбаши, перед отступлением китайцы разграбили и подожгли город. Китайская колонна двигалась медленно, мост через реку Кашгар был сожжен, и пока китайский отряд переправлялся, он был уничтожен. До Кашгара добрались только 65 человек, генерал Ян попал в плен. Положение Ма Шао-ю стало критическим. Ко всем несчастьям, свалившимся на головы китайцев в Кашгарии, добавился еще мятеж киргизов под предводительством Усмана Али. Киргизы были хорошо вооружены и прекрасно приспособлены к войне в горах Тянь-Шаня.

После захвата уйгурами Яркендского оазиса китайская власть оставалась только в городе Кашгаре. Описание города представляет определенный интерес. Все города Кашгарии были построены по одному принципу: к городу старому, населенному мусульманами, примыкал город новый, укрепленный, населенный китайцами, солдатами и чиновниками. Единственное отличие Кашгара состояло в том, что ямень (администрация) располагался в старом городе, а гарнизон в новом. Кроме того, за городскими стенами у Андижанских ворот располагалось русское консульство, там же в казармах находилась его охрана - две сотни семиреченских казаков. Первым русским консулом был Петровский, человек редкого ума и твердой воли. Там же, за городом, на холме было консульство его главных соперников - британцев, охранявшееся двумя взводами индийских сипаев. Главная улица города вела к базарной площади, где находилась знаменитая мечеть Идга, на воротах которой периодически выставлялась голова очередного возмутителя спокойствия. Население города составляло 60 тысяч человек, и хотя экономическая жизнь была сосредоточенна в Яркенде, местом средоточия губернаторов и мятежных деятелей был Кашгар.

В марте 1934 года ямень в Старом городе и Новый город перешли на осадное положение, особенно хорошо был укреплен Новый город, в котором находились огромные запасы оружия, продовольствия и фуража. Китайское население округи, напуганное резней, сбегалось под защиту его стен. Губернатор вооружил все мужское население от 16 до 60 лет, но доверять жителям Старого города у него не было оснований.

Действовавшая в подполье партия "младоуйгуров" (мы называем их так по аналогии с младотурками) призвала на помощь киргизов и подготовила восстание в окружающих город кишлаках. Атака на Старый город началась утром 2 мая - киргизы пошли на штурм всех четырех городских ворот, а громадное количество уйгуров, вооруженных дубинами и самодельными пиками, со всех сторон лезло на стены. Схватка была непродолжительной, и к полудню весь Старый город за исключением яменя был захвачен. Надо отдать должное Усману Али - он быстро навел порядок и не позволил уйгурским повстанцам предаться грабежу. Сделано это было для поддержания дисциплины, а не из гуманных соображений - на следующий день киргизы зарезали около сотни китайцев вместе с их женами и наложницами. К вечеру отряд Тимура численностью в 300 человек вошел в город, следом шли дунгане. Не останавливаясь в Старом городе, они прошли в Новый, где по предварительному сговору с британским консулом им открыли ворота. Гарнизон сдался Ма Чан-цану, никаких эксцессов не произошло. Дунгане даже взяли под покровительство окруженных в ямене Старого города китайцев.

К лету 1933 года в руки восставших попала вся Кашгария. Власть оказалась в руках местной уйгурской верхушки, которая приступила к созданию собственного государства и ее интересы никак не совпадали с интересами дунганских союзников.

Чен Шу-жэнь заметался в поисках выхода и принял решение, которое ускорило развязку. С помощью советского генерального консула он заключил с СССР договор, по которому в обмен на военную помощь советской стороне были предоставлены торговые льготы и право на разработку полезных ископаемых. В политическом плане Синьцзян попал в советскую сферу влияния и его положение стало похожим на положение Монголии, в то время еще находившейся под номинальной китайской юрисдикцией. С Дальнего Востока были переброшены интернированные маньчжурские части, выучка которых сильно отличалась от местных в лучшую сторону. Был выше и их моральный дух. Солдаты урумчийского правительства вполне соответствовали древней китайской пословице: "Из плохого железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат". Набор их проводился примерно следующим образом: на главу местной власти возлагалась квота, которую нужно было выполнить любой ценой. Местные жители нанимали бездельников, слонявшихся по базару, и отправляли их в армию. Можно представить, какие это были вояки! Немногим лучше были и китайские офицеры - опиекурение было не самым худшим их недостатком. Обычным делом было содержание в списках "мертвых душ", продажа военного имущества, грабежи мирного населения. Этому войску было выделено восемь советских самолетов, перегнанных в Урумчи китайскими летчиками. И хотя Чен Шу-жэнь заключил договор с Советами в тайне от центральных властей, его содержание стало известно русскому командованию. Радости у русских это, по понятным причинам, не вызвало.

Тем временем объединенные силы уйгуро-дунганских повстанцев, окрыленные успехами, двинулись на Урумчи. Столица Синцзяна лежала у подножья северных отрогов Тянь-Шаня и называлась тогда Тихуа, что значит "город просветления". Располагался город на правом берегу реки Урумчи, река напоминала русским эмигрантам Большую Алматинку в Верном. Город был окружен глинобитной стеной высотой около 4,5 метра и длиной 6 километров. В стене было семь ворот шириной около 4 метров, примерно такова же была и толщина стен. Через северные ворота можно было попасть сразу в китайский город, где располагался ямень, административное сердце города и провинции, дальше к югу находился мусульманский город, а возле южных ворот был русский квартал, где находилось консульство. На территории консульства была церковь, в начале двадцатых годов большевики хотели переделать ее в клуб, но этому резко воспротивились не только верующие, но и губернатор провинции, и все осталось по-старому.

В конце февраля 1933 года мятежники оказались под стенами города и начался первый штурм. Особо жестокое сражение разыгралось у Западных ворот. Атакующим удалось ворваться в город, они заняли дома на Мостовой улице, установили на крышах пулеметы и смогли нанести значительный урон русским, оборонявшим этот участок. Положение усугублялось тем, что улица была запружена беженцами. По приказу китайского начальника гарнизона дома были подожжены. Казаки пошли врукопашную и через несколько часов отбросили дунган. На следующий день с этого места свезли около двух тысяч трупов.

Отброшенные от города восставшие наводнили его окрестности, разоряя все на своем пути. Были сожжены все склады с продовольствием, разрушены хутора и заимки, убиты тысячи местных жителей. Губернатор приказал отряду Шен Ши-цая двигаться на выручку провинциальной столицы. Ему пришлось оставить Дананченскую крепость, которую тут же заняли дунгане. 1 марта Шен Ши-цай подошел к пригороду Читанван и с хода атаковал неприятеля, который в панике бежал. Наступившая темнота помешала развить успех. Дунгане отступили, но угроза нашествия не была снята. С наступлением весны возросла угроза эпидемий. Для очистки города от трупов было мобилизовано все взрослое население под командованием Айчен Ю, посланника партии Гоминдан, сыгравшего значительную роль в освещении событий данного периода.

Положение правительства провинции было тем не менее отчаянным. Под его контролем оставались Илийский и Тарбагайский районы, а также пригороды провинциальной столицы. После захвата Хаджи Ниязом города Хами провинция была отрезана от Нанкина, прервалось авиационное сообщение. Усугубила положение попытка мятежа в городе Манасе, и хотя мятежникам удалось всего лишь сжечь почту, против них пришлось направлять русских кавалеристов. Организатор мятежа, лейтенант китайской армии, был пойман и расстрелян, остальные мятежники были рассеяны. Благодарный правитель города поднес Папенгуту миллион ланов. Видимо, это явилось причиной задержки жалованья казакам, что привело к закономерному перевороту и приходу к власти Шен Ши-цая.

События 12 апреля 1933 года можно восстановить с большой степенью достоверности, опираясь как на письменные свидетельства участников событий, так и на устные воспоминания одного из очевидцев - Александра Федоровича Серикова, ныне проживающего в Австралии. А. Ф. Сериков, сын последнего атамана Карабулакской станицы Семиреченского казачьего войска, родился в 1914 году и в феврале 1932 года был призван в 3-й кавалерийский полк. Он прошел всю кампанию простым казаком и, демобилизовавшись в 1934 году, вернулся в Кульджу.

Заговор был задуман и осуществлен командиром русского отряда Папенгутом, главнокомандующим Шен Ши-цаем и выходцем из России Гумырко. О последнем известно, что он был оптовым торговцем и содержал автотранспортную компанию. Его дом был местом встреч местной элиты, бывали там и Папенгут, и Шен Ши-цай, и заезжие нанкинские эмиссары. Во время переворота Гумырко был посланником русских к частям, сохранявшим верность свергнутому губернатору. Следов участия в заговоре советского консульства проследить не удается.

Итак, утром 12 апреля Папенгут приказывает 1-му полку атаковать губернаторскую резиденцию. В рукопашном бою было убито одиннадцать русских и ранено пятнадцать. Китайцы пострадали больше - свыше полусотни убитых. К сожалению, губернатора захватить не удалось - через госпиталь он покинул резиденцию и исчез в неизвестном направлении. В это время 2-й полк занял городские ворота и ключевые посты в городе. 3-й полк остался в резерве в казармах. Отделение казаков на грузовике отправилось захватывать городскую казну. Через два часа они вернулись с грузовиком, полным денег. Следом прибежал министр финансов Чу, требуя вернуть деньги обратно. Разъяренные казаки хотели застрелить его, но прибежавшая жена министра упросила их не брать греха на душу. Части, оставшиеся верными губернатору, под командой полковника Яна пытались в течение суток контратаковать, но видя, что сам губернатор исчез, прекратили огонь и прислали парламентеров для переговоров. Отряд Шен Ши-цая стоял на восточных холмах возле города, не предпринимая никаких действий. В это время жена Шен Ши-цая вступила в переговоры с командиром маньчжурского отряда, стоявшего к западу от города, пытаясь заручиться если не поддержкой, то хотя бы нейтралитетом маньчжур. Ей это удалось, после чего Шен Ши-цай мог смело выходить на первый план. Ночью Папенгут собрал членов провинциального правительства для совещания. Министры довольно равнодушно отнеслись к судьбе губернатора. После краткой речи Папенгута приступили к формированию исполнительных органов. Исполняющим обязанности губернатора избрали Лю Вен-луна, старого чиновника, пережившего не одного губернатора. Выработали обращение, в котором заверили всех мирных жителей Синьцзяна в том, что порядок будет восстановлен и справедливость восторжествует. Было заявлено, что организаторы переворота не имеют личных претензий к свергнутому правителю и ему будет предоставлена возможность беспрепятственно покинуть провинцию. Доставить протокол заседания Шен Ши-цаю вызвался функционер партии Гоминдан Пей, тут же под конвоем двух казаков покинувший собрание. Они проводили его до городских ворот, дальше он отправился один.

Наступило тревожное утро. Шен Ши-цай не проявил никаких знаков готовности к сотрудничеству, Пей не возвращался. К восточным воротам потянулись арбы и подводы, груженые домашним скарбом. Русские семьи покидали город. Явилась делегация торговцев с просьбой разъяснить происходящее. Папенгут приказал полковнику Могутнову вместе с десятью казаками отправиться в лагерь Шен Ши-цая и выяснить его позицию. Было прекрасное утро, ярко светило солнце, земля уже просохла после стаявшего снега. Через час казаки были радушно встречены Шен Ши-цаем. Могутнов и он обнялись, и полковник объявил о переходе власти в руки Шен Ши-цая. После полудня его войска вступили в город. На митинге в штаб-квартире местного отделения Гоминдана Шен Ши-цаю был присвоен титул "дубаня". Переворот, стоивший казакам пятьдесят три жизни, был завершен. В этот день была Пасха и русские приветствовали друг друга словами: "Христос воскрес и Синьцзян воскрес", понимая, что униженная эмигрантская жизнь закончилась и власть отныне находится в их руках.

Бывший губернатор через несколько дней объявился в Чугучаке, откуда послал в Нанкин телеграмму, что Синьцзян потерян для Китая навсегда. Затем он проследовал в Теньцзин. Там он был арестован и перевезен в Нанкин, где предстал перед судом по обвинению в несанкционированном заключении договора с Советами. Чан Кай-ши не признал законными действия нового провинциального правительства и послал в Урумчи своего представителя Хуаня. Тем временем Ма Цзу-ин надвигался из Каньсу, как мамаево войско...

К тому времени все как-то забыли о нем, ставшем уже командиром 36-й дивизии вооруженных сил Китая. Нам трудно представить психологию помощников Чан Кай-ши, пытавшихся этим назначением привязать Ма Цзу-ина к официальной власти. Он даже окончил краткосрочные курсы для военачальников в Нанкине, но мечту о собственном государстве не оставил, и весной 1933 года дунгане, подкрепленные новобранцами и пополнившие свои запасы, двинулись на Синьцзян.

В мае Ма Цзу-ин был уже в Хами с немалой для тех мест силой в 7 тысяч бойцов. Полторы тысячи из них составляли старые вояки, остальные были набраны, частью насильно, в западных районах Ганьсу. В качестве вспомогательных войск использовали уйгурских повстанцев, в большинстве своем плохо вооруженных и не отличавшихся высоким боевым духом. Через неделю, пройдя через горы, дунганское войско начало штурм города Гучень, расположенного у северных отрогов Тянь-Шаня. Город взяли за сутки. Полторы тысячи китайских солдат сдались в плен, лишь полусотня казаков защищала крепость до последнего патрона. Захваченные дунганами 17 человек были расстреляны. Во время штурма был убит брат Ма Цзу-ина, тем не менее последний не стал вымещать злобу на пленных китайцах, зачислив в свое войско 300 приглянувшихся ему солдат, а остальных просто отпустил по домам.

Шен Ши-цай направил к Ма парламентеров, чтобы выиграть время и выяснить его намерения. Главе делегации Айчен Ю удалось посеять сомнения в душе молодого генерала. Он предложил ему стать главой Южного Синьцзяна, к тому времени и так уже захваченного уйгурами, создавшими на территории Кашгара два "независимых государства". Одно, с центром в Старом городе Кашгара - Исламская республика Восточного Туркестана, другое - конфедерация городов, расположенных южнее пустыни Такла-Макан, возглавлявшаяся религиозными авторитетами. Создать единое государство уйгурам не удалось.

Продолжение в части 2