После того как командиром гарнизона
Кашгара Ма Чан-цанем был пойман и расстрелян его бывший союзник Тимур, а
предводителю киргизов Усману Али надоела жизнь в городе и как-то утром он,
собрав верных джигитов и гарем, ушел на горные пастбища, власть во всей Кашгарии
перешла в руки хотанских эмиров, за исключением Нового города, гарнизон
которого постоянно твердил о своей верности нанкинскому правительству. Позиция
этих эмиров была резко антисоветской, антикитайской, а впоследствии и
антидунганской - войско дунган вело себя как саранча, грабя мирных жителей.
Нередки были случаи избиений, пыток и даже убийств с целью получения зерна и
сена для лошадей. Вообще, жители Южного Синьцзяна всегда отличались известной
консервативностью и их симпатии никогда не лежали ни к прогрессивным
мусульманским деятелям в Западном Синьцзяне, ни к своим единоверцам дунганам на
востоке в провинции Ганьсу. Симпатии уйгурского населения Кашгарии всегда
принадлежали консервативным мусульманским режимам Турции, Ирана, Афганистана и
духовная связь с этими странами необычайно сильна и по сей день. Естественно,
что домовитым уйгурам пришлись не по душе единоверцы-освободители, призванные
на помощь Йолбарс-ханом. Вначале прохладное отношение сменилось резко
враждебным. Не лучшими были и отношения с единоверцами-киргизами, которые не
только резали китайское население, но и с не меньшим энтузиазмом грабили
уйгуров, а при приближении врага просто исчезали в горах. Поэтому, назначая Ма
Цзу-ина правителем южного Синьцзяна, в Урумчи хотели убить сразу двух зайцев.
Посланец долго расписывал перед генералом преимущества обещанного ему положения
и даже пообещал содержать дунганское войско за счет провинциального
правительства.
Пробыв в лагере Ма три дня,
посольство отбыло восвояси. В двенадцати километрах от Гучена грузовик с
делегацией был остановлен казачьим разъездом и посольство было препровождено к
Папенгуту, который, внимательно выслушав Айчен Ю, выразил сомнение в
искренности противника и сообщил, что авиационная разведка донесла о
перемещениях дунган, никак не соответствовавших мирным намерениям. Папенгут
по-военному кратко предложил атаковать неприятеля, Айчен Ю попросил его
воздержаться от военных действий и отбыл в Урумчи.
На следующий день сражение все же
началось. По-видимому, Папенгут, не получив никаких указаний, действовал по
собственной инициативе; впоследствии ему это припомнят. Под его командованием
было три казачьих полка и полк маньчжур. Дунгане наступали цепями со стороны
поселка Желисары, казаки действовали в пешем строю, лишь 1-й полк послали
верхом в обход правого фланга противника. В центре маньчжуры первыми вступили в
бой, началась рукопашная схватка. Численный перевес был на стороне дунган, с
криками "лейлы, лейлы!" они яростно бросались на казачьи цепи, но
после залпов в упор отбегали метров на двести и все начиналось сначала.
Несмотря на почти двукратный перевес, дунганам не удалось добиться сколь-нибудь
ощутимых результатов. К вечеру бой утих, войска отошли на холмы и заночевали.
Наутро дунгане боя не приняли, оставили Гучен и стали отходить на Милейхо.
Казаки преследовали их до ночи и утром заняли Гучен. Затем 1-м полком был занят
поселок Милейхо, расположенный между Тянь-Шаньскими горами и Каратагашем. Но
вместо того, чтобы двинуться на Хами, как ожидал Папенгут, дунгане двинулись на
Пичан, оставив для охраны дороги в Хами своего союзника Хаджи Нияза, не
замедлившего тут же переметнуться на сторону Шен Ши-цая. Таким образом, Ма
оказался отрезанным от своей базы в Ганьсу. Оставалось ему только одно -
наступать. Но заняв Турфан, а затем Даванчен, Ма остановился. Находясь в этом
стратегически важном пункте, дунгане угрожали непосредственно столице
провинции.
Наступило затишье, казаки отступили
на Урумчи. Началась очередная серия переговоров с Ма Цзу-ином, на сей раз их
вел министр центрального правительства Ло. Переговоры закончились ничем, Ло
добился от градоначальника Кульджи заверений в поддержке режима Шен Ши-цая, но
эти заверения были нарушены два месяца спустя.
Тем временем Шен Ши-цай расправился
со своими противниками в Урумчи и получил официальное признание нанкинских
властей. Передышка закончилась и в конце октября началось наступление казаков
на Даванчен - таким образом командование хотело снять угрозу с провинциальной
столицы. Бои продолжались несколько дней, но Даванчен взять не удалось несмотря
на введение в бой броневиков, один из которых дунгане подбили. Пленных Папенгут
приказал зарубить - потери ожесточали обе стороны. К сожалению, мне неизвестны
имена всех погибших казаков, я смогу назвать лишь некоторых . Это капитан
Князькин, сотник Фокин, казак Бойков. Затем дунгане перешли в контрнаступление.
Казакам пришлось бросить подбитый броневик, накануне дунгане уничтожили сотню
китайской конницы. Отступать пришлось до озера Сайгу, при отступлении только
1-й полк потерял семь человек. Угроза нависла над самой столицей провинции.
В этой критической ситуации Шен
Ши-цай обратился с отчаянной просьбой о помощи к северному соседу, который
отреагировал так, как и должен реагировать союзник, не забывающий о своих
интересах. Почему Советский Союз оказал помощь Шен Ши-цаю, а не великому
революционеру, как называл себя Ма Цзу-ин, и пошел на союз с белогвардейцами?
Почему вообще была оказана помощь? Причин было несколько. Во-первых, долгая
смута под боком никому не понравится - это беженцы, диверсанты и прочие
неудобства. Во-вторых, неизвестно, кто победит и как он будет относиться к
своему соседу. В-третьих, в бою под Гученом был захвачен японский гражданин
Тадаши Ониши, обретавшийся при штабе Ма с подозрительными намерениями, причем
внятных объяснений по поводу его пребывания в Синцзяне МИД Японии дать не смог.
Более того, имели место контакты посланцев т.н. Исламской
Восточно-Туркестанской республики с японскими и германскими представителями в
Кабуле, что не могло ускользнуть от внимания советских спецслужб. Кроме того,
при Ма были два турецких советника. В-четвертых, воспользовавшись слабостью
соседа, можно получить торговые и другие льготы, о чем ярко свидетельствует договор,
подписанный впоследствии 26 ноября 1940 года в Урумчи, по которому Советскому
Союзу предоставлялись такие льготы, о каких и не мечтали победители во второй
опиумной войне. В-пятых, воевать лучше на чужой территории, нежели на своей. Да
и белогвардейцы будут под присмотром - мало ли чего от них можно ожидать.
Пример организации корпуса "Осана" в Маньчжурии ярко показал: если ты
не воспользуешься готовой вооруженной силой, ею воспользуется твой враг. Об
этом, кстати, не стоит забывать современным руководителям России, которые никак
не реагируют на притеснения русских в так называемом ближнем зарубежье, ведь их
недовольством может воспользоваться кто угодно и не обязательно в интересах
России.
В рассказах очевидцев я не обнаружил
никакой тени враждебности между красноармейцами и белогвардейцами, хотя среди
казаков были и такие личности, как Молчанов, служивший в ЧК и бежавший затем в
Китай. Шен Ши-цаю пришлось пожертвовать несколькими своими помощниками, которых
обвинили в подготовке заговора. 10 декабря Папенгут был отстранен от
командования, вызван в Урумчи, арестован и расстрелян. Шен Ши-цай прекрасно
помнил роль и позицию Папенгута в апрельском заговоре. Эх, дорогие генералы, не
покидайте преданных вам войск - окруженные вашими порученцами, ординарцами и
телохранителями, вы неуязвимы и никакая штатская штафирка не посмеет даже косо
посмотреть в вашу сторону. Достаточно лишь мигнуть порученцу и он, мерзавец,
будет болтаться на суку. Это хорошо знали древнеримские полководцы, которые
поэтому часто становились римскими императорами. Командующим русскими частями
был назначен генерал Бектиев, военным советником Шен Ши-цая стал полковник
Антонов.
В ночь на Рождество началось
наступление дунган на Урумчи. Передовые посты прозевали его начало, лишь на
одном мобилизованный калмык, увидев приближающихся дунган, вскочил на коня и
прискакал с этим известием в Урумчи. Командование сидело за праздничным столом
и никак не хотело верить в такое неподходящее известие, однако начавшийся
артобстрел города заставил их соображать быстрее. Тем временем дунгане, обложив
Урумчи, двинулись на Чугучак. Чугучак был захвачен ими с ходу и так же с ходу
оставлен под давлением 21-го стрелкового полка Красной Армии. Дунгане отступили
на Манас, затем повернули на Кульджу. Еще 26 ноября кульджинский губернатор Чен
Пей-янь перешел на сторону восставших, арестовав своего военного советника
полковника Вяткина. Он захватил оружейный склад и вооружив всех, кого только
можно было поймать на кульджинском базаре, двинулся на соединение с дунганской
армией. Тем временем в окруженный Урумчи были посланы два самолета, которые,
побомбив дунганские позиции, приземлились у дома Гумырко. Хотя бомбежка не
нанесла дунганам большого урона, психологически к встрече с воздушным
противником они не были готовы. 1-й полк двинулся на соединение с частями
Красной Армии. В ночном бою, в котором погибли Рыхликов, Красиков, Турушев,
Соломахин, Пугин, казаки прорвали окружение и вышли к крепости Саньчжи, занятой
уже к тому времени советским 21-м полком под командованием Волгина. В крепости
находились также 60 кавалеристов под командованием Иманова. На следующий день
произошел новый бой, но заставить дунган снять осаду с Урумчи не удалось.
Через два дня прибыло подкрепление -
пехота на 45 грузовиках под командованием Белова и батальон китайской пехоты.
Наутро дунгане были атакованы на берегу реки Тутун, в 50 километрах от Урумчи.
В ходе боев, длившихся несколько дней, дунгане были окружены, часть их была
порублена на льду казаками, другая часть была прижата к горам и также
уничтожена. На льду остались лежать около двухсот зарубленных повстанцев.
Группа мятежников, двинувшаяся на соединение с войсками кульджинского
губернатора, была окружена и в скоротечном бою уничтожена. Трехтысячный отряд
генерала Чен Пей-яня постигла та же участь на горной дороге Кульджа-Аксу,
замерзшие остатки отряда разбежались. Изменник-губернатор, поняв, что дело
проиграно, застрелился. Его озлобленный заместитель расстрелял в Кульдже
посланника Шен Ши-цая, маньчжурского полковника.
16 февраля Ма снял осаду со столицы
и отступил на Даванчен, пытаясь там закрепиться. В мерзлой земле были вырыты
окопы полного профиля, но долго сидеть в окопах может только хорошо обученная
вышколенная армия, а не дунганское воинство. Под Даванченом дунгане в последний
раз пытались перехватить инициативу, но сила была уже не на их стороне. Против
них было сосредоточено до 10 тысяч пехоты и кавалерии, 6 броневиков, 11
самолетов, 28 орудий. Несмотря на отчаянную атаку в пешем строю, дунганам
пришлось отступить, бросив разрушенную крепость. В этом бою Ма Цзу-ин потерял
две тысячи убитыми и всего двести пленными - в плен брали редко.
Затем дунгане без боя оставили Сэйгу
и стали отступать на Кашгар, где в Новом городе их поджидали соратники под
командованием Ма Чан-цана. Русскими частями был занят Турфан. Уйгуры под
командованием Йолбарс-хана отступили в Хами, но и там долго не задержались.
Отступив в Аратам, они прислали парламентеров для переговоров. Дунгане
беспорядочно отступали, но молодой генерал еще верил в свою счастливую звезду.
Бектиев пытался блокировать его в Кашгаре, для чего бывший союзник Ма Цзу-ина
Хаджи Нияз, которому был обещан пост главы мусульман юга Синьцзяна, со своими
джигитами должен был задержать дунган, обороняя дорогу Токсун-Карашар, а полковник
Антонов должен был соединиться с подкреплением под командованием Хлыновского,
шедшим из Кульджи в Карашар. Если бы это удалось, дунгане попали бы в котел и
им бы осталось либо сдаться, либо двигаться через пустыню в Хотан, а это была
бы верная гибель. Но генерал Ма, прорвав уйгурскую оборону, ушел Кашгарию.
Уйгуры, хотя и численно превосходили дунган, были плохо вооружены. Ходжа Нияз
отступил в Аксу, чтобы привести свои войска в порядок.
В Корле Ма конфисковал четыре
грузовика, принадлежавших экспедиции, нанятой нанкинским правительством якобы
для проведения геодезических работ с целью строительства дороги, но,
по-видимому, цели ее были иные. Хотя авиация пыталась разбомбить эти грузовики,
Ма Цзу-ину со своим верным соратником Ма Хо-саном удалось уехать из городка
невредимыми. Следом двинулась разгромленная повстанческая армия, грабя и
уничтожая все на своем пути. По обочинам дороги валялись раненые, в муках
дожидаясь смерти - Ма Цзу-ин не обременял себя такими излишествами как
госпитали. Дунгане еще пытались как-то задержать продвижение русских, устраивая
засады и нападая по ночам на казачьи разъезды, но безуспешно.
Прибыв с небольшим отрядом в Кашгар,
Ма Цзу-ин объявил себя посланцем центрального правительства. Местное население,
вконец измученное войной и деятельностью провозглашенной в сентябре 1933 года
"Исламской Восточной Туркестанской республики", вначале восприняло Ма
Цзу-ина как действительного восстановителя спокойствия. Его подручному Ма
Фу-сану даже удалось временно захватить город Янгихисахр, но уйгурское войско
под командованием Махмуда отступило на Хотан в полном боевом порядке в ожидании
более благоприятного момента. Дунгане напали на консульство Великобритании в
Кашгаре и убили несколько его работников. Подобные действия не вызывали одобрения
у местных жителей. Правительство "Исламской Восточной Туркестанской
республики" пыталось добиться международного признания, посланцы его главы
Сабита Домуллы побывали в Афганистане, Персии, Индии и даже в Ташкенте, но
нигде не были приняты как представители независимого государства. На митинге в
Кашгаре Ма Цзу-ин призывал жителей вступить в свое войско, где они покроют себя
славой как борцы с неверными. Выступившие старики просили оставить этот край в
покое, так как за три года войны они потеряли все и командовать скоро будет
некем.
Тем временем генерал Бектиев
медленно, но верно продвигался к Кашгару. 14 марта была взята Куча, дунгане
пытались закрепиться на правом берегу реки Чирчен-Дарьи, но она была
форсирована русско-китайскими войсками. Вскоре все города вдоль южных отрогов
Тянь-Шаня оказались в руках Бектиева. 12 апреля казаками практически без боя
был занят Аксу, после чего русская бригада не оказывала почти никакого давления
на дунган, позволяя им покончить с мятежной "республикой".
В это время Ма Цзу-ин посетил
советское консульство в Кашгаре. О чем он говорил с консулом Максом Думписом,
осталось в секрете, но 5 июля грузовик в котором сидели сам Ма, несколько его
офицеров и сотрудник советского консульства, пересек возле Иркештама китайско-советскую
границу. В СССР Ма Цзу-ин попросил политического убежища, после чего был
перевезен в Алма-Ату, затем в Москву, где прожил два года до своей смерти. Умер
он при загадочных обстоятельствах, ходили слухи, что его отравили. Во всяком
случае, так объясняет его конец Шен Ши-цай, посетивший Москву в 1938 году.
...Через две недели Бектиев занял Кашгар, остатки дунганских войск под
командованием Ма Хо-сана, заняв несколько городков на южной окраине пустыни
Такла-Макан, продержались еще три года, не предпринимая никаких активных
действий. Война практически закончилась. Премьер "Исламской Восточной
Туркестанской республики" Сабит Домулла был повешен в конце июня в Аксу,
но провинциальное правительство не приложило к этому никаких усилий, это сделали
подручные Хаджи Нияза. За заслуги перед правительством провинции Хаджи Нияз был
назначен пожизненным гражданским губернатором Синцзяна - китайцы всегда были
большими выдумщиками на громкие и ни к чему не обязывающие титулы. Не
напоминает ли это читателю кое-что? Действенность древнего китайского правила
"уничтожать варваров руками самих варваров" еще раз было
продемонстрировано Синцзяну. В сентябре представители Ма Хо-сана заключили с
провинциальным правительством договор о прекращении огня.
Красноармейцы покинули Синцзян. Для
казаков тоже наступил отдых, но по домам их не отпускали до первых признаков
неповиновения, которые не замедлили проявиться в 3-м полку, расквартированном в
то время в Аксу. Поводом послужило намерение командования перевести полк в Хами
для несения гарнизонной службы. Естественно, известие о переводе полка к черту
на рога вызвало недовольство казаков. Многие находились в строю уже четвертый
год, и после того, как угроза русскому населению провинции миновала, не видели
смысла в продолжении службы, тем более, что боевые действия кончились и платить
стали вдвое меньше. Утром весь полк высыпал на площадь с криками о роспуске по
домам, требованиями возврата наградных денег, жалобами на амуницию и т. д.
Генерал Чернов вышел к казакам в сопровождении начштаба полковника Шота,
выслушал их, но внятных объяснений, куда делся миллион ланов, полученных в
награду от градоначальника Манаса, дать не смог. Погорланив, казаки разошлись.
На следующий день прибыл генерал Бектиев. Как водится, смутьянов стали вызывать
на допрос в штаб, никаких наказаний за этим не последовало и через несколько
дней началась демобилизация. Казакам выдали жалованье за месяц вперед и коня, с
этим они и возвращались по домам. Русская община потеряла в этой войне около
полутора тысяч человек.
Шен Ши-цай стал красным
милитаристом, впоследствии он вступил в ВКП(б). Чтобы в полной мере оценить
действия Шен Ши-цая и не представлять его примитивным властолюбцем, которому
наплевать на интересы отечества, надо представить себе положение, в котором
находился Китай в 1934 году. Китай не представлял собой единого
государственного организма, отношения со многими провинциями походили на
отношения Москвы с Чечней. Маньчжурия была оккупирована японцами и на ее
территории было создано государство Маньчжоу-Го, оккупирована была также
провинция Чжехол. Хотя формально Япония и Китай не находились в состоянии
войны, бои на линии соприкосновения японских и китайских войск были постоянными
и китайцы несли немалые потери. Но наибольшую опасность представляли, по мнению
Гоминдана, коммунисты, захватившие власть в провинции Чжанси. В 1934 году
нанкинское правительство предприняло попытку ликвидировать это, по их мнению,
осиное гнездо, возглавляемое Мао Цзе-дуном. В операции было задействовано до
миллиона солдат и триста самолетов, но коммунистической армии под командованием
Чжу Дэ удалось прорвать фронт и начать Великий поход, который привел их к
победе в 1949 году. Как видно, в подобной ситуации Шен Ши-цаю приходилось
рассчитывать только на себя, и время показало, что Синьцзян не был отторгнут от
Китая и не стал второй Монголией, вторым Тайванем или шестнадцатой советской
республикой...
К октябрю 1934 года демобилизация
была закончена. Выдавалось жалование на месяц вперед, а также конь,
находившийся до этого в ведении каждого бойца. В строю оставались лишь офицеры,
изъявившие желание участвовать в подготовке китайской армии. Также появилось
огромное число советников и специалистов из Советского Союза. Было создано
охранное бюро, которым руководил присланный из Москвы чекист Погодин.
Земля у сторонников Ма Цзу-ина была
конфискована и передана демобилизованным казакам. Назначена была также пенсия
семьям погибших. На каждого демобилизованного выделялось по 10 гектаров
орошаемой земли. В поселках, где проживали дунгане – Тугирак, Аблаш, Нилка –
теперь стали жить русские. Нилка вообще стала походить на казачий поселок
где-нибудь на Кубани. Впечатление усиливалось тем, что многие жители продолжали
носить казачьи фуражки с красным околышем. Многие приобретали земли на
отдалении и учреждали заимки, где разводили скот и пчел. Например, семья
Маметьева в поселке Кишибаши имела 120 пчелосемей и собирала порой до 800 пудов
меда. Если учесть, что стоимость пуда меда равнялась месячной зарплате
рабочего, то Маметьевы были людьми зажиточными. Много было учреждено маслобоен
с ручным приводом, которые производил в Кульдже умелец Божков. Так, например,
казак станицы Карабулакской Федор Хлыновский арендовал 60 дойных коров у
киргизов, нанимал ежегодно 3 доярок и полученное масло делил пополам с
владельцем скота. Подобная система называлась "ортак” и была довольно
распространена в Илийском районе. Зажиточно жили русские люди. Хозяйства в 50
коров и 200 овец были совсем не редкостью. Многие держали работников. Условия
оплаты были следующими: хозяин обязывался кормить и одевать работника, а по
истечении полугода ему выплачивался годовалый жеребенок и несколько мешков
зерна. К слову сказать, мельницы находились тоже в русских руках. Вообще
внедрение водяных мельниц в Илийском районе было делом рук Максима Зуева,
приехавшего из Семиречья в 1919 году, до этого использовались мельницы с ручным
и конным приводом. Производительность их была чрезвычайно низка. За день можно
было намолотить до двух пудов муки. С внедрением водяных мельниц картина резко
поменялась: перемалывали за ночь до тонны муки, причем мука эта была высокого
качества. Вырубание камней для мельниц находилось в руках нескольких русских
семей и давало верный источник дохода на протяжении не одного десятилетия. И по
сей день русские в Кульдже заняты этим. Немалый доход приносило русским
бахчеводство, хотя землю в этом случае приходилось арендовать у шибинцев –
потомков маньчжур, расселенных династией Цинь в XVIII веке для охраны границы.
Наш старый знакомый А.Ф.Сериков после ухода со службы в департаменте дорог
занимался этим с немалой прибылью для себя. Надо отметить, что казаки старались
всегда заменить государственную работу на свое собственное хозяйство. Несмотря
на оконченные им курсы бухгалтеров под руководством Ильи Илидоровича Соколова –
старого дореволюционного счетовода, который выпустил из-под своего крыла около
ста бухгалтеров, а затем последующую ударную работу в дорстрое, где русские
заняли все более или менее значительные места под руководством своего военного
шефа генерала Бектиева, Александр Федорович вернулся к своему хозяйству.
Тот же самый путь прошел и
вышеупомянутый Федор Хлыновский, призванный в 1937 году на службу и прошедший
ее под командованием сибирского казака полковника Ананина в городе Аксу. Затем
был зачислен в летную школу в Урумчи, но вскоре был отчислен по приказу
приехавшего с инспекцией советского генерала как "белый бандит”. Впоследствии
этого генерала репрессировали как троцкиста. Жалеть мы его не будем. Хлыновский
было уже собрался ехать обратно в Аксу, но неожиданная встреча с Бектиевым,
знавшим его отца и дядю Зиновия, решили его судьбу. Он был отправлен на учебу в
госпиталь, где из него сделали лаборанта, им он и пробыл до своего заболевания
тифом, которое напрочь отбило у него охоту служить при больнице. Подобная история
произошла с Савенковым Иваном Андреевичем, который, окончив военно-ветеринарную
школу в Урумчи, вернулся в родной Аблаш к своему участку, выделенному его семье
за гибель отца в дунганской войне. По-видимому, занятие сельским хозяйством
было выгоднее всякой службы. Представители Совинторга и их конкуренты,
татарские и уйгурские купцы, очень активно скупали сельскохозяйственную
продукцию. Синьцзян был завален ширпотребом, произведенным в Советском Союзе,
хотя в нем и самом не хватало самого необходимого. Основная масса русского
населения проживала не в городе Кульдже, а по всему Илийскому району, занимаясь
сельским хозяйством. Русских было не менее 30 000. В Кульдже проживало 5000
русских, в Шарасумэ, административном центре Алтайского округа, примерно 150-200
русских семей в основном из алтайских казаков и купцов; 700 семей староверов
проживали в поселках Чингур, Ком, Калгатон, Кильтекей и Коба. В Чугучаке
проживало около сотни русских семей. Его вообще называли сибирским городом в
Китае, так велико было влияние русской общины. Архитектура домов в Кульдже по
сей день носит следы русского влияния. Даже в американском туристическом
справочнике на это указывают.
Город располагался на берегу реки
Пеличинки, несколько вдалеке от реки Или, на ее северном берегу. В северной
части города находилась Орынбакская крепость. Она была окружена глинобитной
стеной высотой 3-4 и толщиной 1-1,5 метра и была построена в XIX веке. К
моменту описываемых событий крепость обветшала, но выглядела все же
внушительно, и располагавшийся внутри гарнизон усиливал это впечатление. Рядом,
южнее, располагалось мусульманское кладбище с мечетью. Через реку находился
аэродром и летная школа, где преподавали советские инструктора. На берегу же
реки Пеличинки (автор употребляет русское название, как ее звали уйгуры и
казахи –неизвестно) располагалось другое примечательное здание – советское
консульство. Здание, окруженное крепкой кирпичной стеной с бойницами, было
построено в 1880-х годах, когда Илийская долина была занята русскими войсками, и
являлось самым значительным зданием в городе. За стеной располагался сад с
огромными дубами. Главная улица, которая называлась проспект Сталина, тянулась
параллельно реке Или. На этой же улице был ямень, где находилась вся китайская
власть, и штаб-квартира Гоминдана. Почти на окраине города, в южной части,
располагался так называемый Семейный парк. Здесь устраивались митинги, концерты
и танцы для молодежи. Жизнь в Кульдже, несмотря на отсутствие водопровода и
канализации, была довольно удобна. Каждое утро по улице ехал с тележкой мясник
и продавал мясо в кредит, шел зеленщик, выкрикивая: "Чеза! Лаза! Помидор!”.
Молочники привозили молоко, масло, творог прямо на дом. Лепешечники пекли хлеб
прямо на улицах в тандырах и, когда доставали невообразимо вкусный и
нечерствеющий токаш, кричали: "Биринши! Екинши! Ушинши!”, т.е. первый, второй,
третий. Появлялся мороженщик и продавец шлянфу. В принципе женщины могли не
утруждать себя приготовлением пищи. В конце каждого месяца нужно было
рассчитаться. Иначе продавец мог лечь у ворот дома и находиться там до расчета.
К неудовольствию хозяек было также открыто неисчислимое количество кабачков.
Водочные заводы Пугачева и Михельсона снабжали русской водкой всех желающих.
Имелась в Кульдже и паровая
электростанция, которой владела одна немецкая семья на протяжении 60 лет. По
течению реки Кунес располагались угольные шахты, которые снабжали топливом
жителей, а также котлы электростанции. Количество рабочих на двух угольных
станциях составляло 100 человек. Владельцев у этих шахт было столько, что кому
они принадлежали, сказать трудно. Для любителей культурного отдыха был клуб, в
котором устраивались просмотры в основном советских фильмов, а в летние дни в
семейном парке устраивались танцы, на которых играл духовой оркестр.
В городе существовало три средние
русские школы. В одной сохранялась старая система образования и называлась она
гимназией. Две другие учили детей по советскому образцу, благо учебниками
снабжало советское консульство. Преподавание в советской школе невозможно
отделить от политики, кто ее прошел, тот хорошо об этом знает. Но все же
пионерской и комсомольской организаций в школах не было. Из-за нехватки
учителей окончивший успешно десятилетку мог претендовать на место преподавателя
в начальной школе. Последние были в поселках Нилка, Тугирак, Кашибаши,
Чимпанцзы, Аблаш.
После войны был учрежден шанзунат,
который ведал делами русской общины. Первым председателем был избран Новиков. В
ведении шанзуната были школы, клубы, социальная помощь, а также суд. Т.е. русское
население было выведено из-под китайской юрисдикции и учреждено что-то вроде
русской полиции. После осуждения преступник передавался китайским властям.
После дунганской войны китайские
власти предприняли действия, которые можно назвать последней попыткой создания
казачьих поселений в истории. Вдоль реки Манас существовали китайские поселения
и крепости для защиты города Урумчи с севера от казахских бандитов. Но во время
войны эти поселения и крепости были полностью вырезаны. Шен Ши-цай, пораженный
высокими боевыми качествами казаков, решил поселить их по реке Манасу с целью
использования этих качеств в полной мере. С этой целью в Кульдже было набрано
200 желающих семей, которым была выделена арба и лошадь для переезда. По дороге
правительство обязалось снабжать коней фуражом, а по прибытии на место выделить
подъемные. Первая группа во главе со старым жителем Кульджи Сабаржинским
выехала ранней весной 1936 года. Вторая группа выезжала несколько позднее и, не
доехав до местечка Чугой на Манасе, где разместилась основная часть, основала
выше по течению поселок Антоновку. К сожалению, местность, выбранная для
поселения, оказалась не совсем удачной. Весной воды в реке было мало, а летом
разлив затапливал окрестности, превращая все в болото. Попытки построить
плотину не увенчались успехом. Поэтому полив огородов оказался невозможен.
Вообще воевать и копать арыки кетменем – это немного разные вещи. Кроме того,
деспотические замашки Сабаржинского только ухудшили обстановку. Переселенцы
стали перебегать из Чугоя в Антоновку, а после наводнения сбежали и оттуда под
поселок Манас к переправе, и стали просить у местного дубаня поселиться на его
земле. Тот посоветовал обратиться за разрешением в Урумчи. Тогда общество,
выделив 10 человек, отправило их в Урумчи для переговоров. Приехав на грузовике
в провинциальную столицу, ходоки остановились в доме у председателя шунзуната
Сорокина. Наутро их принял Шен Ши-цай. Он попросил их вернуться на старое место
в Чугай и пообещал выделить по 800 ланов на каждого переселенца, но русские
отказались наотрез, настаивая на манасском варианте. Тогда Шен Ши-цай приказал
поместить их в холодную совместно с базарными ворами. Наутро все делегаты
согласились ехать обратно в Чугой, кроме Якова Краснова, которому год пришлось
провести в тюрьме, налаживая сенокосилки для покосов дубаня. Остальные
вернулись в Чугой, где еще два года пытались наладить свою жизнь, разрабатывая
асфальт в горах и возя его на продажу в Урумчи. После того, как Сабаржинский
был арестован и репрессирован, переселенцы разбежались окончательно. Яков
Краснов после года отсидки и выплаты всех долгов за переселение вернулся домой
в Кульджу.
Продолжение в части 3
