Отряд полковника Н.В. Орлова и адмирал Колчак, Харбин, 1917-1918 гг. Часть 3

Материалы Александра Петрова о развертывании Белого движения в полосе отчуждения КВЖД в конце 1917 – начале 1918 годов http://ruguard.ru/forum/index.php?topic=308.0;wap2 по воспоминаниям полковника Николая Васильевича Орлова "Смутные дни в Харбине и Адмирал Колчак" (Государственный Архив Российской Федерации, Ф. Р-5881, Оп. 2, Д. 549, Л.Л. 1-60).

Между тем, кризис в отношениях между Колчаком и Семеновым обострялся, и достиг своего апогея в конце мая из-за инцидента на станции Бухэде, где семеновский прапорщик Борщевский с 30 солдатами незаконно реквизировал склад, принадлежавший Охранной страже. Разъяренный Колчак отправил на станцию взвод из 40 человек Орловцев, которые благополучно прекратили разграбление склада и арестовали Борщевского с его солдатами. Поскольку в эти дни отряд Семенова с тяжелыми боями поспешно отступал на ст. Маньчжурия, то атаман, винивший в своих неудачах враждебный тыл, решил «проявить характер». Он в ультимативной форме потребовал освобождение своего офицера; Колчак отказался наотрез [14]. В результате, если верить Будбергу, 28 мая Харбин в страхе ожидал вооруженного столкновения между сторонниками адмирала и конвоем срочно прибывшего сюда атамана Семенова. Всю ночь вагон, в котором жил Колчак, «охранялся орловцами и пулеметами, а стоявший недалеко семеновский поезд находился в боевой готовности, выставив пулеметы из окон и направив их на вагон главнокомандующего». В дело, однако, вмешались японцы, заявившие, что в случае столкновения применят военную силу.

Кроме того, Орлов упоминает еще об одном инциденте, подлившим масло в огонь. В Харбине к адмиралу Колчаку перебежал один из ближайших помощников Семенова сотник Жевченко, умоляя спасти от преследований атамана, задумавшего устранить его, как нежелательного свидетеля. Адмирал взял сотника под свою защиту и помог ему выехать за границу. Но пока беглый офицер скрывался в Миллеровских казармах, вокруг них «все время рыскали Семеновские автомобили: шла разведка, где именно был спрятан бежавший, нельзя ли его как-нибудь выудить, так как выступить открыто силою Семеновцы побаивались».

Адмирала такое положение дел не могло не возмущать до глубины души. Если верить Будбергу, он заявил Хорвату о своем уходе с поста Главнокомандующего и последний эту отставку даже принял. Но сразу вслед за этим к Хорвату явилась депутация в составе Орлова, его начальника штаба полковника В.В. Ванюкова [15] и консула Попова, в ультимативной форме потребовавшая, чтобы адмирал был оставлен на своем посту. В конце концов вместо Колчака уйти пришлось Начальнику штаба Охранной стражи полковнику Баранову, который был отправлен «в отпуск» [16]. Казалось бы, обстановка разрядилась.

Тем временем, дальнейшее формирование Орловского отряда понемногу продвигалось вперед. Было положено начало формированию 3-ей батареи и эскадрона конницы (взамен ушедшего в поход на Нерчинск отряда Врашеля). Но давно ожидаемого приказа о мобилизации в полосе отчуждения КВЖД все не было. Вместо этого снова был поднят вопрос о вербовке китайцев. «Полковник Орлов согласился сформировать из них одну только роту, при том не для поля боя, а исключительно для этапно-караульной службы. И, в отличие от «Маковкиных пластунов», выбирались люди с большим разбором, с солидным поручительством известных китайских фирм. Делом этим ведал особо назначенный опытный штаб-офицер – Заамурец».

Однако после кризиса конца мая отряд Орлова уже не мог оставаться в Харбине и решено было перебазировать его на станцию Пограничная, тем более что это отвечало планам Колчака начать широкое наступление на Владивосток.

Отряд Орлова фактически оказался единственным крупным отрядом, объявившем о своем безусловном подчинении адмиралу. Будберг даже приводит по этому поводу прозвище, данное Орловцам харбинскими остряками: «Колченогие». Впрочем, японцы не оставляли попыток лишить Колчака и их поддержки. Полковник Орлов вспоминает, как его однажды посетил на квартире подполковник японского Генерального Штаба Куросава. «Странной была его миссия. Без всяких околичностей он заявил, что Орловский отряд должен весь идти к атаману Семенову. Подобное заявление взорвало полковника Орлова, но он сдержался и в вежливой форме дал понять, что его прямым начальником является адмирал Колчак и что решение настоящего вопроса всецело зависит от него. Однако это мало подействовало. Подполковник Куросава упорно стал доказывать и убеждать полковника последовать его доброму совету, не спрашиваясь адмирала. Чуть ли не два битых часа долбил он одно и то же; и, в конце концов, высказал довольно смелое суждение, что адмирал, дескать, морской офицер, и не способен хорошо действовать на суше. Чаша терпения переполнилась, и полковник Орлов в довольно резкой форме указал на нетактичность поведения японского подполковника. На этом разговор был окончен».

Накануне своего выступления, назначенного на 1 июня, Орловцы дали торжественный вечер в честь Колчака, на котором поднесли ему (по-видимому, как шефу отряда) «Орловский мундир». Колчак с благодарностью принял его, не подозревая, что даже это простое действие может вызвать «волну возмущения» со стороны местной «общественности» [17].

Орлов, насколько можно судить по его воспоминаниям, этой передислокацией был очень недоволен и считал, что саму мысль о ней внушили Колчаку «интриганы». По его мнению, отряд проживал в вагонах на станции Пограничной совершенно бесцельно; единственным результатом этого явилось решение советских властей в Приморье окончательно перекрыть границу. Движение поездов с востока совершенно прекратилось, так что последний источник пополнения отряда был окончательно закрыт. Кроме того, «близкое соседство с Калмыковцами было не совсем приятно. На Пограничной царил пьяный разгул, он был заразителен. Приходилось принимать репрессивные меры против нестойких людей, вплоть до исключения их «по суду чести».

Тем временем в Харбине, после удаления Орловцев, интриги против Колчака вспыхнули с новой силой. И опять, самым чутким камертоном этой «подковерной возни» оказался барон Будберг. Уже 8 июня он записывает: «В штабе Охранной стражи узнал, что между Хорватом и Колчаком что-то произошло и что Хорват решил отменить все полномочия, данные Колчаку, и сделать Главнокомандующим опять Плешкова» [18]. Согласно Будбергу, все было решено уже давно, и лишь ожидали отбытия Орловцев, которые могли возмутиться и поддержать Колчака вооруженной рукой. Более того, издав приказ об этом, Хорват немедленно отбыл на сутки в Пекин, предоставив Плешкову самому объясняться с Колчаком. Разъяренный подобным двуличием, Колчак отказался подчиниться приказу и 10 июня действительно вызвал с Пограничной «верные ему войска». Предоставляем слово далее опять полковнику Орлову:

«… по-видимому, и в Харбине случилось что-то неладное. От адмирала вскоре полковником Орловым была получена телеграмма – «выехать в Харбин с ротой». Был даже назначен по распоряжению свыше экстренный поезд. Это обеспокоило Орловцев. Строились различные догадки: уж не угрожает ли адмиралу опасность. При создавшейся обстановке всего можно было ожидать. Поэтому Орловцы стремглав полетели в Харбин. Весь путь был проделан приблизительно в течение 10 – 11 часов. В те времена пассажирский поезд выходил со станции Пограничной в 12 часов ночи; наш же эшелон отправился в 6 часов утра и нагнал его в Ханьдаохэцзы. Можно судить, с какой бешеной скоростью мы мчались. Недаром машинист, который вел эшелон, прибыв на станцию и сойдя с паровоза, перекрестился с облегчением.

В Харбин прибыли часам к 8-ми, 9-ти вечера. Адмирала дома не застали. Он возвратился часа два спустя и был в хорошем расположении духа. Поздоровавшись с Орловцами, он приветливо сказал:

«Спасибо, что быстро выполнили мой приказ. Поживите здесь с недельку, так нужно».

Более ничего сказано не было. Истинная причина вызова адмиралом Орловской роты так и осталась тайной. Ходили же тогда в Харбине слухи, будто Семенов собирался ликвидировать адмирала Колчака. Но так ли было на самом деле, - утверждать трудно. Однако, знаменательно было такое совпадение: спустя полчаса времени после прибытия Орловской роты, примчался и экстренный поезд с запада, который привез атамана. Поезд этот остановился недалеко от Орловского эшелона и атаман оставался там некоторое время, неизвестно, с какою именно целью. Вооруженные, что называется, до зубов, Орловцы были все время на чеку. И, надо сказать, что если бы Семенов действительно решился на подобное выступление, то ему не поздоровилось бы». Таким образом, Орлов, в отличие от Будберга, связывает этот вызов с непогашенным конфликтом между Колчаком и Семеновым, и именно к этому времени относит эпизод с «противостоянием поездов». Признаюсь, исходя из характера Колчака, такая трактовка этого эпизода кажется мне более убедительной.

Вскоре рота Орловцев возвратилась к основному отряду, который тем временем был оттянут немного назад на станцию Эхо. Там имелись пустующие казармы, где отряд и разместился, освободив вагоны. Здесь же на станции находилась небольшая артиллерийская группа подполковника Макаренко, намеревавшаяся сформировать батарею. У Макаренко были артиллеристы, но не было пушек; у Орлова же в 3-ей батарее к пушкам почти не было прислуги. Орлов, как старший по чину и должности, предложил этой группе влиться в 3-ю батарею, однако Макаренко наотрез отказался, а вскоре сумел перевести свой отряд в Харбин.

Над Орловцами сгущались тучи. Японцы, а вслед за ними и китайцы, требовали расформировать отряд. Для подкрепления своих требований, они (так же как генерал Самойлов и барон Будберг) обвиняли чинов отряда в недисциплинированности и пьяных дебошах. Кстати, казармы в которые вселились Орловцы на станции, находились в ведении Охранной стражи. Самойлов отказался передать их законным порядком, а когда Орловцы заняли их силой, выдвинул против них обвинение в разграблении находившегося там же цейхгауза с вещами офицеров бывшего Заамурского конного полка. Возмущенный этой клеветой, полковник Орлов телеграфировал адмиралу Колчаку, прося его назначить строгое расследование, но оказалось, что адмирала в Харбине уже нет: он внезапно покинул свой пост и срочно выехал в Токио.

Что же произошло в Харбине?

Согласно Будбергу, последний конфликт между Колчаком и Хорватом закончился как бы ничем: Хорват так и не отменил приказа о смещении Колчака, а тот не подчинился ему. В те же дни Отдельный Маньчжурский отряд атамана Семенова, разбитый превосходящими красными силами под командованием С. Лазо, оставил станцию Маньчжурия и отступил на китайскую территорию. Возникала опасность, что китайцы, воспользовавшись этим предлогом, разоружат все русские части на КВЖД. Но едва ли не в одночасье все изменилось, когда 24 июня до Харбина дошли достоверные известия о выступлении войск Чешско-Словацкого корпуса и о том, что большая часть территории Сибири уже освобождена от власти большевиков. Под воздействием этих сведений Владивостокская группа «чеховойск» (13.411 бойцов, командующий – генерал М. К. Дитерихс), до того сохранявшая строгий нейтралитет, решила присоединиться к выступлению. В ночь с 29 на 30 июня ее части свергли власть большевиков во Владивостоке и развернули успешное наступление на Никольск-Уссурийский.[19] Сведения об этом достигли Харбина 2 июля. Но еще ранее консулы союзных держав, заранее уведомленные, что их страны решились, наконец, на военное вмешательство, не замедлили известить об этом Хорвата. Складывалась чрезвычайно благоприятная обстановка для немедленного наступления вглубь Приморья, навстречу чехам. По мнению японской миссии, этому мешал всего лишь один человек: независимый, непреклонный и неудобный Александр Васильевич Колчак. Его молниеносное удаление прошло тем проще, что сам Александр Васильевич совершенно не держался за высокое место, для него было главным, чтобы не страдали при этом интересы дела. Он уже давно с недоумением и возмущением видел, как японцы всеми доступными методами пытаются разложить Орловский отряд и с готовностью согласился срочно выехать в Токио для последнего и решительного объяснения с Начальником японского Генерального штаба генералом Ихарой. Колчак покинул Харбин 30 июня, в тот самый день, когда Дитерихс и чехи освободили Владивосток. Однако на состоявшемся свидании японский генерал просто предложил Колчаку остаться в Японии и не возвращаться назад. С горечью в душе Александру Васильевичу пришлось подчиниться; так он оказался не у дел, Орловцев на Владивосток предстояло вести совсем другим людям.

Уезжая, Колчак так и не успел попрощаться с личным составом «своего» отряда. Вместо этого через несколько дней полковник Орлов получил от адмирала Колчака письмо из Токио. Он приводит его текст полностью, хотя, похоже напутал с датой отправления:

«Дорогой Николай Васильевич! В интересах общего нам дела я решил покинуть Харбин и отправиться в Японию. Вместо меня Командующим Российскими Войсками остается генерал Хрещатицкий. Я прошу Вас признать пока его власть.

Орловский отряд я считал и считаю единственной истинно русской организацией на Дальнем Востоке. И чувства мои к Вам остались неизменными, - прошу этому верить и по-прежнему числить меня в рядах отряда. Свою настоящую миссию я признаю необходимой, так как нам нужна материальная помощь иностранцев. И я буду пока работать здесь в этом направлении.

Если встретятся какие-либо затруднения, и я могу быть полезным, обращайтесь ко мне, как к Александру Васильевичу Колчаку, - буду рад всегда помочь Вам.

Итак, будем продолжать наше служение Родине с прежней энергией и верой – надеждой на осуществление нашей заветной Белой Мечты.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш покорный слуга А. Колчак Токио, 12-го июля 1918 г.»

Заканчивая грустное повествование о мытарствах А.В. Колчака в Харбине, нельзя не отметить, что деятельность его там была, во-первых, очень короткой, менее двух месяцев, а во-вторых, проистекала в невероятно тяжелой и неблагоприятной обстановке, при которой все его начинания были заранее обречены на неудачу, а любой шаг его толковался вкривь и вкось окружавшими его сплетниками и интриганами.

Остается лишь рассказать о дальнейшей судьбе орловского отряда. Практически одновременно с письмом Колчака, Орлов получил и иные распоряжения из Штаба Российских войск. «Прибыл на Эхо и гонец от Г.К. Попова с извещением о скором выступлении Российских войск в Приморье, и, в связи с этим, - о наказе генерала Хорвата сдать имевшийся в отряде запас орудийных снарядов и ружейных патронов штабу этих войск. Последним обстоятельством Харбинские верхи были, по-видимому, сильно озабочены. Они чего-то опасались. Консул довольно проблематично сообщал, что требование о сдаче снарядов и патронов якобы исходит от японцев и что они поставили это главным условием пропуска Российских войск в Приморье. Было и смешно, и очень грустно. Полковник Орлов поспешил успокоить штаб и немедленно сдал свой запасный парк прибывшим на Эхо приемщикам генерала Хрещатицкаго».

Вслед за этим последовал приказ о продвижении Российских войск на станцию Пограничная и далее на Гродеково[20]. При этом расписание следования эшелонов было составлено таким образом, что большинство Орловских частей было направлено в авангард. За ними следовал Штаб Российских войск во главе с генералом Плешковым, а штабной эшелон Орловского отряда «был продвинут с пластунскими, и, когда прибыл к месту назначения, оказался как бы под конвоем этих доблестных «Маковкиных Российских Войск». Ясно, что главу Орловского отряда всячески старались изолировать». Далее со станции Пограничной части отряда направлялись вперед уже приказами Штаба Российских Войск, через голову Орлова. «Не соблюдалось даже простого приличия, воинской вежливости. Орловский штаб ни во что не посвящался, точно он для генерала Хрещатицкаго перестал существовать. И когда прибыл на Пограничную блестящий поезд генерала Хорвата, ни одной Орловской части здесь уже не оказалось. Были одни только пластуны. Таким образом, Орловский штабной эшелон очутился под арестом. Генерала Хорвата торжественно встречали. Фигурировали пластуны в качестве почетного караула, генералитет, штаб железно-дорожная администрация, китайский генерал, его офицеры. Полковник Орлов и его штаб отсутствовали, - их не пригласили. Они, в качестве частных зрителей, наблюдали происходящее из окон своего вагона».

Вся эта сцена навела полковника на грустные размышления. Ему все стало ясно. При настоящем курсе политики необходимо было убрать двух неугодных «знатным иностранцам» лиц. В первую олову сплавили главное лицо – адмирала Колчака, под каким-то благовидным предлогом. На очереди был глава Орловского отряда. Но, видимо, открыто не решались это сделать, и придумали такую недостойную игру. Горько и обидно было …» Полковник Орлов обратился к генералу Хорвату с просьбой об отставке, но услышал в ответ лишь лицемерное заявление:

«Если такие люди будут уходить, то с кем же продолжать дело, - нет, это произошло какое-то недоразумение, и его надо выяснить там, на месте!» - И затем, как бы между прочим, генерал обронил: - «А скажите, какие это вы сдали на Эхо патроны и снаряды?» И когда полковник объяснил, выразил сожаление: - «Ах, напрасно вы это сделали!» … На этом аудиенция окончилась».

Хорват со свитою отбыл на Гродеково под охраной китайских пластунов полковника Маковкина; за ними через Пограничную проследовали эшелоны ротмистра Враштеля. «Остался только Орловский штабной эшелон, да неизменная его охрана – пластунская рота полковника Иконникова».

Зайдя вскоре в вагон-столовую, этот штаб-офицер с надменным видом уселся на стул, обвел всех многозначительным взглядом, и громогласно заявил, что назначается комендантом станции. Сидевшие за столом Орловцы с удивлением смотрели на непрошенного гостя и не проронили ни одного слова. А тот, войдя в раж, продолжал:

- «У меня так поставлена охрана станции, что ни одна муха не пролетит незамеченной, - ни в ту, ни в другую сторону!»

Когда мысли погружаются сейчас в далекое прошлое, как-то не верится, что все это могло быть пережито, и не нарушилось душевное равновесие, а ведь оно держалось на волоске. Орловцы волновались. К полковнику явилась делегация и с негодованием заявила:

- «Довольно терпеть глумления! Лошади оседланы, и готов конвой! Садитесь, господин полковник, и едем: вас с нетерпением ждут верные Орловцы!»

Конечно, появись полковник среди своего отряда, пластуны и Штаб Российских войск растаяли бы, как дым, тем более, что был самый подходящий момент для такого выступления. Но полковнику Орлову были чужды подобные междоусобные затеи. А потому, отклонив предложение своих ближайших помощников, он послал наказ Орловцам повиноваться Штабу Российских войск, а вместе с тем и донесение генералу Хорвату, что считает свою миссию оконченной, - и отбывает в Харбин.

Таким образом, письмо генерала Хрещатицкаго запоздало. Полковник Орлов уже садился в вагон, когда его принесли. Письмо это было написано политично. Ставка делалась «на благородный жертвенный порыв» главы отряда, выражалась полная уверенность, что «во имя долга перед Родиной, он добровольно отойдет от дела».

Показательно было то, что к письму прилагался следующий приказ: «Пехотные части бывшего 1-го Особого отряда сводятся в полк, коему именоваться впредь Егерским полковника Орлова полком» …»

Однако и Хорвата, объявившего себя «Временным Правителем», с генералом Хрещатицким, осуществлявшим руководство Российскими войсками, вместо триумфального шествия во Владивосток ожидало впереди немало позора и разочарований. Наступление Российских войск закончилось, едва начавшись, на станции Галенки, встречей с наступающими от Никольска-Уссурийского чехами. Дальше этой станции чехи Российские войска не пропустили, поскольку во Владивостоке уже имелось русское правительство – Дербера, импонировавшее союзникам, как более «демократическое». Попытка генерала Хрещатицкаго хитростью прорваться мимо чешской заставы привела только к опасному инциденту с перестрелкой и потерями. Лишь после продолжительных переговоров, было, наконец, получено разрешение на пропуск поезда генерала Хорвата, но без войск, с одной личной охраной.

Российские войска, подчиненные ему, остались к западу от станции Галенки. К северу от железной дороги, в районе озера Ханко, действовали красные партизаны, и генерал Хрещатицкий надумал снарядить против них экспедицию. «Выступили конница ротмистра Враштила [21], Егерский полк и пластуны. Приняла участие в экспедиции и гаубичная батарея. Конница ротмистра Враштила достигла станции Камень-Рыболов, но пехота опоздала. Дело ограничилось небольшой стычкой; партизаны рассеялись и ушли. Все же поход этот был очень знаменателен. Получился большой конфуз с пластунами. Они стали угрозой всему русскому командному составу Маковкина полка. Пришлось их разоружить и отправлять в спешном порядке под конвоем обратно в Харбин. Для этого дела потребовались Орловцы. И нужно было видеть знакомого нам полковника Иконникова, как он в страхе прибежал во 2-ю Орловскую роту и возопил о помощи. Куда девалась вся былая спесь пресловутого «коменданта».

Только осенью Российские Войска Хорвата сумели, наконец, по-настоящему войти в Приморье. Они были расквартированы в Раздольном и частью в Никольске-Уссурийске, где постепенно пополнялись и переформировывались. Согласно Орлову, «Егерский полк послужил кадром для 33-го, 35-го и 36-го Сибирских стрелковых полков». Сам Орлов совершенно отошел от дел и проживал в Харбине в качестве частного лица. Однако вскоре после переворота 18 ноября 1918 года, сделавшего Колчака Верховным правителем, Орлов получил из Омска, от генерала Марковского, телеграмму с предложением занять должность командира вновь формировавшегося в Канске 32-го Сибирского стрелкового полка. При этом Орлову рекомендовалось пригласить на службу во вверенный ему полк бывших офицеров его отряда, оставшихся, как и он, не у дел. Орлов немедленно выразил свое согласие, с ним вместе поехало 25 офицеров. По пути Орлову и его офицерам пришлось проезжать Читу, и они очень боялись репрессий со стороны Семенова, тем более что его конфликт с Колчаком как раз был в самом разгаре. Но все обошлось благополучно, похоже, у Забайкальского атамана имелись на тот момент куда более важные дела, чем сводить счеты с бывшими недругами…

На этом посту в Канске полковник Орлов пробыл вплоть до конца 1919 года. Дальнейшая судьба его мне пока неизвестна, однако, похоже, ему удалось благополучно вырваться в Забайкалье и оттуда в Китай, поскольку на его рукописи стоит дата: 8 февраля 1933, г. Харбин.

В заключение хотелось бы отметить, что, судя по всему вышеизложенному, отряд полковника Орлова был классической добровольческой частью, со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. Демонический облик «белых большевиков», приданный ему в дневнике Будберга, объясняется в первую очередь тем, что сам автор дневника примкнул в Харбине к противникам Колчака и Орлова, и охотно подхватывал все сплетни о них. Для меня представляется несомненным, что если бы барон Будберг волею судеб оказался бы в начале 1918 года не на КВЖД, а в Ростове, то мы имели бы сейчас, вышедшими из под его пера, куда более уничижительные характеристики Корниловских ударников, бойцов Офицерских рот (будущих Марковцев) и Донских партизан. Думаю, порядка и законности в тот момент на Дону было еще меньше…

Главной причиною того, что Орловцы сошли со сцены без славы и громких дел, явилось то обстоятельство, что их в течение полугода так по-настоящему и не пустили в бой. Возможно, часть вины в этом лежит и на самом Начальнике отряда: недаром же Орлов впоследствии предпочел занять должность в тылу, а не на фронте; подозреваю, что выбор ему был предоставлен самый широкий. Для сравнения, начальник штаба Орловского отряда полковник Виктор Васильевич Ванюков сразу попросился на фронт и был назначен командиром 47-го Тагильского стрелкового полка 12-й Уральской стрелковой дивизии, в феврале 1919 года произведен в генерал-майоры и во время весеннего наступления был уже Временным командующим 11-й Уральской стрелковой дивизии.

Наконец, нельзя забывать и о гнилой атмосфере Харбина, в которой пришлось существовать Орловскому отряду, при полном всевластии китайцев и союзных миссий. Генерал Хорват, естественный глава всех формирующихся частей и организаций, являлся блестящим мастером компромисса и дипломатических маневров, но был абсолютно не способен, подобно Корнилову, твердой рукой объединить все разношерстные части в единую силу, подчиненную одной воле и направленную на реальную, а не декларативную борьбу с большевиками. В результате, вместо чувства здорового соперничества, между, в общем то, близкими по духу отрядами Семенова и Орлова вспыхнула непримиримая вражда, столь повредившая им и общему делу.

[1] Протоколы заседаний Чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака // Арестант пятой камеры. М. 1990. С. 348 – 358.

[2] Здесь и далее курсивом выделены прямые цитаты из рукописи воспоминаний полковника Н.В. Орлова «Смутные дни в Харбине и Адмирал Колчак» (ГАРФ, Ф. Р-5881, Оп. 2, Д. 549, Л.Л. 1-60).

[3] Будберг А.П. Дневник. // Архив Русской революции. М. 1991. Т. 13. С. 211.

[4] Там же. С. 199.

[5] Там же. С. 201.

[6] Протоколы … С. 360 – 361; Семенов Г.М. О себе. Воспоминания, мысли и выводы. М. 1999. С. 159 – 161.

[7] Протоколы … С. 358 – 360. По-моему, в данном случае речь все же должна идти не об официальной позиции Японии, а о личной инициативе главы ее военной миссии, проявившим грубое неуважение к своим русским визави. Однако, как увидим далее, официальный Токио не захотел его одернуть.

[8] Об этом уже подробно рассказывалось в первой части статьи.

[9] Как отмечает Будберг 18 мая в своем дневнике, «Хорват как-то разошелся с … Семеновым», а на следующий день: «Семенов заявил, что не признает над собой ни Колчака, ни Плешкова». (Будберг А.П. Ук. соч. С. 213-214.)

[10] Данилов П.В. Атаман Калмыков (О гражданской войне на Дальнем Востоке). Рукопись. (ГАРФ. Ф. Р.-5881. Оп. 1. Д. 320. Л. 40-41.)

[11] Структура руководства вооруженными силами в полосе отчуждения КВЖД на тот момент была чрезвычайно запутанной, и не прояснена до конца и до сих пор. Несмотря на то, что генерал Плешков формально находился в подчинении у Колчака, он сохранил права Командира отдельного корпуса, а если верить Будбергу, – и Командующего армией, и руководимый им Штаб Российских войск был сформирован по соответствующим штатам, хотя войск не набиралось и на два полноценных полка. С другой стороны, никаких данных о наличии собственного штаба у адмирала Колчака, кроме нескольких адъютантов и ординарцев, я не имею.

[12] Очевидно, имеется в виду штаб генерала М.М. Плешкова.

[13] Будберг А.П. Ук. соч. С. 214. Примечательно, что «общий отзыв», о том, что адмирал «ничего не понимает в военном деле» (читай, сухопутном), был высказан всего лишь через 11 дней после вступления Колчака в должность, притом, что никаких военных действий подведомственные штабу войска на тот момент не вели. Следовательно, реально никаких оснований для такого заключения у чинов штаба не было, и это не более чем очередная злонамеренная сплетня.

[14] Протоколы … С. 364 – 365.

[15] В ходе работы над данной статьей, А.С. Кручинин любезно предоставил автору еще одну ранее не публиковавшуюся рукопись, позволившую уточнить фамилии нескольких старших начальников Орловского отряда на момент его создания. Начальником штаба отряда с момента его создания был полковник В.В. Ванюков, командиром 1-й роты был полковник Рахильский (именно он руководил ротой в Шарасунском бою), командиром 2-й роты – полковник де Франк (его жена упоминалась уже в первой части статьи), которого сменил затем полковник Гуляев, командиром 3-й роты – полковник Меньшов.

[16] Будберг А.П. Ук. соч. С. 216 – 217.

[17] Там же. С. 217-218. Данные об обмундировании и знаках различия отряда Орлова очень скудны и противоречивы. Не желая здесь останавливаться на этом подробно, отношу читателей к моей небольшой заметке «Колчак в «Хорватии»», опубликованной в журнале «Доброволец» № 2 (М. 2003. С. 40.), в которой я описал портрет А.В. Колчака, относящийся к Харбинскому периоду его жизни, в неизвестном ранее мундире, а также к последующей затем моей полемике с г. Каревским по поводу того, можно ли считать этот мундир «Орловским» (она была напечатанной в предыдущем номере данного журнала).

[18] Будберг А.П. Ук. соч. С. 219.

[19] Генерал Дитерихс. М. 2004. С. 192 – 195.

[20] Нелишне еще раз отметить, что, согласно Будбергу, штаб Российских войск отбыл на станцию Пограничная для руководства наступлением 5 июля, всего лишь пять дней спустя после отъезда Колчака.

[21] Как уже говорилось в 1-й части статьи, Орлов всюду в своей рукописи именует ротмистра Враштеля – «Враштил». Впрочем, следователи, допрашивавшие Колчака в Иркутске (либо же публикаторы текста допросов) пошли еще дальше, переименовав Враштеля во … Врангеля. (Протоколы … С. 632)