|
Смена власти в Семиречье и роль 2-го полка СмКВ в перевороте. 1917 - март 1918 г. Часть 2
По материалам Митропольской Т.Б. «Из истории семиреченского казачества». Учебное пособие. - Алматы: Высшая школа права «Эдiлет», Изд-80 «ЭдтлетПресс», 1997, с. 90.
http://www.istmira.com/razlichnoe/iz-istorii-semirechenskogo-kazachestva/
“Хитроумная” самодеятельность семиреченской политической элиты незамедлила привести к плачевным результатам. Усилилась неразбериха власти, противостояние Верного Петрограду и Ташкенту перекрыло финансовое и промышленное жизнеобеспечение. Зато в областной центр хлынули туркестанские беглецы, главным образом юнкера и офицеры, всех их надо было пристраивать, кормить, одевать. Масштабная милитаризация Войска оказалась пагубной для его хозяйственной жизни. Продовольственные и земельные конфликты продолжались. Бандитствующие элементы наглели день ото дня. Крестьяне не желали платить подати, изгоняли чиновников “несуществующего правительства”. Лепсинские фронтовики требовали наказания убийц Дегтярева и Черкашина.
Со всех концов в Верный поступали просьбы срочно выслать казачьи карательные команды. Но для того чтобы как-то обуздать стихию, даже этих сил было явно недостаточно. Да и среди вновь мобилизованных казаков и старослужащих нарастало недовольство. 14 ноября в Сергиопольской часть рядовых казаков и солдат гарнизона пыталась арестовать офицеров. 1-я ополченческая сотня, назначенная в пикет на Ташкентском тракте, чтобы не допустить в Верный вооруженных фронтовиков, высказалась против обысков и ее “улов” за полмесяца составил всего-навсего пять винтовок. Из 3-й ополченческой сотни пришлось убрать больше половины личного состава, а оставшихся развести по разным стоянкам. Причина: требовали убрать командира - того самого полковника Осипова, убийцу Дегтярева и Черкашина. 4-я ополченческая сотня отказалась признать вновь назначенного командира и избрала таковым пехотного офицера. Когда же по просьбе областного комиссара ее пытались отправить на “усмирение” в Урджарский район, казаки вынесли резолюцию: "... казачьих отрядов в ведение гражданских властей вообще никогда не вручать”. Тенденция “невмешательства" проникла и в другие части. “Теперь не время создавать осложнения в нашей казачьей среде, давая тем нежелательную пищу смутьянам, искателям беспорядков”, - тщетно заклинал Войсковой Совет (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д.309. Л.319).
В такой обстановке областной крестьянский совет в середине ноября начал компанию перевыборов сельских советов. Она шла под знаком широкого вовлечения в советскую сферу станичников и аульчан. Большую роль в этой компании играли агитпоездки А.П. Березовского, Е.С. Студенина и других советских активистов.
С 5 декабря совет стал издавать "Семиреченскую крестьянскую газету”; Березовский был секретарем редакции и одним из главных корреспондентов. Ни одного экземпляра этого издания полностью не сохранилось, и это не случайно. Газета с первых номеров обрушилась на туркестанских комиссаров.
В какой-то мере расклад сил, а больше - накал страстей, отразили выборы во Всероссийское учредительное собрание. В Семиречье они прошли в ноябре. Голосовать пришлось в два этапа. После первого для голосования “Семиреченские ведомости" сообщили, что "выборы в Учредительное собрание по городу Верному прошли довольно вяло: из 22 тысяч выборщиков подано лишь 4662 голоса. А остальные? Судя по отзывам председателей комиссий, дружнее всех голосовали мусульмане, а затем казаки. Апатичнее всех отнеслась к выборам интеллигенция. Около некоторых избирательных участков стояли агитаторы и, попросту говоря, рвали у выборщиков неугодные им списки”. Такие “вывихи” предвыборной борьбы отмечены по всей области.
В целом, как и ожидалось, перевес был на стороне киргизско-казачьего блока, но в Верном, Лепсинском и Копальском уездах убедительная победа досталась советам. Такой результат не соответствовал сословно-национальному раскладу населения.
Что же до казачьих частей, то в них, по-видимому, преобладали сословные мотивы голосования. Известен итог голосования только в одном из полков: 700 голосов подано за “своих", 12 - за советы, 1 - за список уйгурско-дунганского комитета.
Выборы проходили одновременно с первыми серьезными потрясениями правящего режима области. 22 ноября все почтово-телеграфные конторы Семиречья получили по телеграфу декрет Туркестанского Совнаркома о немедленной передаче власти на местах советам. По области прокатилась волна организованных выступлений в поддержку этого требования.
В этот день Войсковой Совет утвердил присоединение к созданному на казачьем фронтовом съезде “Юго-Восточному Союзу Казачьих Войск, горцев Кавказа и вольных народов степей”, подписанное в Новочеркасске его председателем - Войсковым старшиной Шебалиным
23 ноября объединенное заседание областных и верненских общественных организаций большинством голосов предложение Войскового Совета присоединиться к этому полугосударственному образованию отвергло.
Решение объединенного заседания обеспечили областные советы рабоче-солдатских и крестьянских депутатов. Важнейшие политические вопросы они все чаще решали совместно. Главным мотивом их действий было стремление покончить с губительной изоляцией Семиречья. 1 декабря президиумы обоих советов пригласили Войсковой Совет, “правительственных комиссаров”, председателей казачьих и солдатских комитетов обсудить на объединенном заседании политическую ситуацию в России и целесообразность вооружения семиреченских станиц, а также выработать отношение к ленинской политике заключения сепаратного мира с Германией и к требованиям Ташкента о смещении комиссаров Временного правительства.
В ответ последовал до крайности высокомерный отказ: эти вопросы-де не в компетенции советов. В тот же день командующий Войсками есаул Д. Сапожников издал обязательное постановление. В нем “объединенные заседания двух или более организаций” приравнивались к самовольным митингам и собраниям и безусловно воспрещались. Нарушители запрета, грозно предупреждал есаул, “будут разогнаны военной силой, а виновные будут заключены в тюрьму до трех месяцев или оштрафованы до трех тысяч рублей, независимо от занимаемого ими общественного положения (Госархив Алматинской обл. Ф.137. Оп.1. Д.1а. Л.68). Против кого был направлен приказ - ясно как божий день.
Реакция советской стороны не заставила себя долго ждать. Несмотря на запрещение сноситься с Ташкентом, советы полулегально имели такую возможность через социал-демократическую организацию почтовиков и телеграфистов. 6 декабря Туркестанский Совнарком принял решение о роспуске Верненской городской думы как контрреволюционной организации и об отстранении от власти О.А. Шкапского и В.Г. Иванова. В тот же день Совнарком выпустил обращение “К семиреченскому трудовому казачеству”, в котором содержалось фактическое признание права казачества на самоорганизацию, но лишь на условиях вхождения в советскую систему. Войсковому Совету была предоставлена возможность почетного выхода из противостояния: объявить себя органом советской власти и принять меры против “врагов народной свободы и революции”./* насильники-узурпаторы предложили подчиниться и не сопротивляться.
Войсковой Совет с негодованием отверг протянутую руку. То же сделали Верненский и Джаркентский совдепы. Через своих людей в Ташкенте, Самарканде и Коканде Астраханцеву было хорошо известно о готовящемся антисоветском восстании сразу во всех областях Туркестана. К юго-восточному союзу вот-вот должно было присоединиться Временное правительство автономного Туркестана, созданное в Коканде в противовес красному Ташкентскому центру. От Дутова и Каледина также шли обнадеживающие известия. Дутов отдал распоряжение командующему хивинской группой войск полковнику Зайцеву соединиться с другими казачьими частями и оказать вооруженную поддержку Коканду и формируемой им мусульманской армии. Советская власть представлялась весьма непрочной.
Решение Астраханцева и его коллег не сходить с занятых позиций не поколебали даже тревожные признаки снижения их персонального авторитета у строевиков. Им было достаточно того, что за них высказались многие станичные сборы (хотя некоторые - например, джаркентские - глухо молчали) и что офицерам удалось провести нужные им резолюции на общих собраниях сотен 3-го полка.
Между тем на эти резолюции, принятые в первой декаде декабря, стоило обратить пристальное внимание. В целом благоприятные для Войскового Совета, они отразили и недовольство тем, как он выполняет наказы избирателей. Обиняком проводилась мысль, что станичное ополчение отвлекает от хозяйственных дел. Уроженцы северных уездов просили перевести их поближе к дому, чтобы помогать своим семьям. Вместе с тем участились жалобы на бесхозяйственность офицеров, требования о наказании нечистоплотных командиров.
Общую неприязнь к туркестанским комиссарам открыто высказывал казак запасной сотни Зезев. Назначенный 9 декабря в наряд для охраны Шкапского, он заявил командиру, что "не хочет охранять всяких офицеров, награбивших себе денег, а теперь трясущихся за свою жизнь”. Астраханцев и председатель Войскового Правления Щербаков, зная, что Зезев имеет большое влияние в свой сотне, тут же предложили Сапожникову арестовать “вредного и опасного человека для примера другим подобным типам”. Но сотня находилась в таком возбужденном настроении, что дело с арестом затянулось на десять дней.
Все же агитаторам советов, выступавшим в эти дни на многочисленных собраниях и заседаниях казачьих комитетов, не удалось склонить их к признанию советской власти через голову Войскового Совета, а тот теперь просто игнорировал новые и новые приглашения к переговорам с советами. /* Стремящихся к власти над народом партийцев и партийные советы надо было не игнорировать, а арестовывать и наказывать как узурпаторов.
И тогда грянул гром. Из северных уездов стали поступать панические сообщения о том, что компания перевыборов местных совдепов приобретает ярко выраженную “антиказачью” направленность против Войскового Совета и Правительства.
В повестку дня Капапьского уездного крестьянского съезда в качестве первоочередного был включен вопрос “О захвате власти казаками”. Уездный комитет общественной безопасности в лихорадочной переписке с Войсковым Советом связал столь резкую формулировку с усилением большевистского влияния и умолял прислать не мирную делегацию, а казачью сотню для разгона съезда, если тот решит передать власть советам. Войсковой Совет был вынужден снять запрет на участие станиц в советских съездах, наказав казачьим делегатам убедить крестьян, “что казаки власти не захватывали и не захватывают, не вмешиваются в жизнь ни крестьян, ни кыргызов, но стоят на страже порядка, спасения Родины, стремятся к честному, мирному объединению крестьян, казаков, кыргыз для здоровой, плодотворной жизни Семиречья” (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д.309. Л.341).
Съезд под влиянием старожильческого крестьянства пошел на компромисс и высказался за передачу власти в Семимречье не советам, а коалиционному органу из представителей объединенного совета депутатов всех сословных групп, Войскового Совета и национальных комитетов. Делегаты одобрили намерение казачества поддерживать спокойствие в области, но при этом создание станичных дружин сочли излишним. Наказ крестьян областной власти был недвусмысленен: прекратить поддерживать "несуществующее Временное правительство", отказаться “от вооруженной” и “моральной" конфронтации с центральной советской властью, от продолжения которой, по их убеждению, "пострадают не те лица, которые жаждут власти в Верном, а главным образом трудовое крестьянство, казачество и кыргызы” (ЦГА РК Ф.1414. Оп.1. Д.20. Л.150-151)
Более радикальным показал себя Урджарский районный крестьянский съезд. За одну только постановку вопроса о признании советской власти он 14 декабря был разгромлен местной администрацией с помощью казачьей дружины, а руководители съезда арестованы. /* Любо!
В Верном 11 и 12 декабря произошло наконец слияние областных советов, во главе объединенного облсовдепа встал А.П. Березовский. Вновь встал вопрос о власти. Незамедлительно особым постановлением Воскового Совета и Правительства он был объявлен врагом номер один. Березовский стал чрезвычайно опасен как человек, пользовавшийся огромным авторитетом и у казаков, и у русских, и киргизских крестьян. Его обвиняли в публикации пробольшевистских статей, в попытках подрыва авторитета Войскового Совета и Правительства, а главное, в оказании влияния на “толпу”. Эти обвинения явно политического свойства легли в основу приказа об аресте Березовского, изданного Сапожниковым 14 декабря.
Но взять Березовского было не так-то просто. Весь город был наэлектризован. 16 декабря против Шкапского и Иванова выступил городской мещанский сход. Делегация схода явилась в Войсковой Совет с предложением совместно обсудить последний приказ Иванова о разоружении армейских частей гарнизона и передаче оружия казакам. Однако делегатов попросту выпроводили. Войсковой Совет отклонил и приглашение принять участие в конструировании демократического городского самоуправления. В тот же день был подписан приказ об аресте председателя мещанского общества К.В. Овчарова.
Обоих лидеров удалось схватить 17 декабря. Но волнения в Верном продолжались. 18 декабря на общегородском митинге, созванном комиссарами Временного Правительства, организаторам буквально не дали говорить, были подняты красные флаги. Советы получили единодушную поддержку.
Все же организационная сторона движения оказалась слабой. Армейские части жили ожиданием демобилизации. Трудовое казачество в массе не было вовлечено и в значительной части шло за Войсковым Советом. Попытка собрать в Верный вооруженных фронтовиков для защиты советов не увенчалась успехом.
Березовского под конвоем доставили на Большеалматинский станичный сход. “Выборные” были настроены чрезвычайно враждебно, но самосуда не допустили. Тогда в ночь на 19 декабря Березовского с Овчаровым тайно вывели за город под предлогом переправки в софийскую тюрьму и по дороге обоих застрелили конвоиры-казаки. Трупы спрятали с намерением инсценировать побег.
Скрыть убийство не удалось. Доклад конвоиров А.М. Астраханцеву подслушал дежурный по Войсковому Правлению и передал страшное известие соратникам убитых. Пришлось изобрести новую версию: якобы на конвой напал отряд человек в пятнадцать и казаки были вынуждены пристрелить арестованных.
Тем временем шли новые аресты. За попытку добиться расследования убийства были взяты жена и два брата Березовского, попали в тюрьму Зезев и другие бунтари, а также многие горожане, в том числе поручик П.Д. Береснев, товарищ председателя местного союза георгиевских кавалеров и увечных воинов, человек не уступавший в популярности Березовскому. Оставшиеся на свободе сторонники советов продолжали борьбу, но она уже пошла на спад.
Тем не менее, убийство советских вожаков, особенно всеобщего любимца А.П. Березовского, казаки восприняли как преступление властей.
20 декабря А.М. Астраханцев был вытребован на объединенный митинг запасной сотни и команд оружейной мастерской, Типографии и правления. Оправдываясь, он пытался развивать версию о побеге, но его разоблачили.
23 декабря по инициативе тех же команд собрался гарнизонный казачий митинг. Он принял резолюцию с требованием строжайшего расследования причастности Войскового Совета и Правления к кровавому делу. Среди подозрительных обстоятельств казаки выделили попытку организации самосуда на станичном сходе, назначение в конвой нестроевых казаков во главе с прапорщиком А. Загорулей - известным всему Верному пьяными дебошами и хулиганскими выходками. Его в свое время отказались принять в свои ряды все казачьи части и презирали собратья-офицеры.
Митинг потребовал объяснений, почему конвоиры оставлены на свободе, на каком основании зачислен в штаб бывший жандармский ротмистр Железняков, в чем конкретно обвиняют Зезева и других арестованных. Исполняющему обязанности председателя Войскового Правления Ананьину*[1] было категорически предложено "руководствоваться во всем политическим моментом и проводить в жизнь то, что нужно казакам, а не его личности”. А нужно казакам, как гласила резолюция митинга, было немедленно и открыто отмежеваться от Шкапского и Иванова и выдворить из Верного ташкентских юнкеров и офицеров.
Перед лицом закусивших удила строевиков председателю Войскового Совета довелось пережить несколько тревожных часов. Но если он и дрогнул душой, то виду не показал, зная, что малейшая слабина может стать роковой. Астраханцев сумел переложить ответственность на Правление и командующего войсками, объявив во всеуслышание, что они действуют вразрез с распоряжениями Войскового Совета.
Аресты участников советского движения пришлось прекратить, кое-кого даже выпустить на волю. Задним числом был изготовлен приказ об аресте конвоиров, но следом и другой - о выдаче их на поруки станичным обществам.
Войсковому Совету удалось сохранить контроль над строевыми частями в преддверии III Войскового съезда, который предстояло созвать в течение месяца. Советы, сильно поредевшие из-за арестов, лишившиеся солдатской фракции, распущенной Ивановым, вынуждены были перейти на полулегальное положение. Но власти снова не решились их окончательно ликвидировать и запретить созыв областного крестьянского съезда в январе 1918 года. Они рассчитывали, что собираемые почти одновременно с крестьянским съездом съезды казачий и киргизский будут иметь более мощное и весомое общественное влияние.
Взятие войсками Каледина и добровольческими белыми отрядами промышленного спутника Ростова-на-Дону города Нахичевань, кажущееся прочным положение Дутова, усиленная подготовка к военным действиям подпольной офицерской антисоветской Туркестанской военной организации внушали надежду, что очаг сопротивления большевицким советам в Семиречье не останется одиноким.
Организовать международную поддержку обещал консул Временного правительства в Кульдже Люба. Связь с юго-восточным союзом и туркестанским антисоветским подпольем должен был обеспечить "комиссар Временного правительства над казачьими частями Туркестанского края и Северной Персии”. Эту должность ввел в середине ноября 1917 года фронтовой казачий съезд, назначив комиссаром представителя 2-го Семиреченского полка Войскового старшину Шебалина.
Дутов, разгромив в Оренбурге совет и военнореволюционный комитет, немедленно телеграфировал Астраханцеву: "Войсковое Правительство приняло в Войске всю полноту власти... Просим Войско семиреков быть с нами”. И далее он объявил краткую схему взаимодействия: "Дон возглавляет все казачество. Казачий съезд в Киеве руководит полками фронтов...” На этом фоне случайной представлялась неудача первой попытки антисоветского переворота в Ташкенте 13 декабря, когда были рассеяны, погибли или оказались за решеткой многие лидеры белого подполья.
В то же время Войсковой Совет не мог не учитывать степень усталости строевых частей, силу стремления казаков к родным очагам. Стало известно, что "полки фронтов" никак не помешали изгнанию казачьего съезда из Киева в Новочеркасск, что Каледин и Дутов столкнулись с довольно сильной внутренней оппозицией. Большинство фронтовых казачьих частей без оптимизма отнеслось к планам скоординированного выступления всех Казачьих Войск против советов и большевиков.
Характерны постановления на этот счет 2-й и 3-й семиреченских отдельных сотен, полученные в Верном в конце ноября - начале декабря 1917 года. В послании комитета 2-й сотни, в частности, говорилось: "... Настоящий тревожный момент известен Войску. Но принимает ли оно во внимание время приближающейся демобилизации и представляет ли оно себе то положение, в котором может и должна очутиться сотня при возвращении? Если мы, ваши дети, дороги вам, пожалейте нас, затопленных в числе 200 человек среди моря “свободных товарищей”, и теперь же извлеките нас, но не старайтесь к нам, измученным, добавить еще”. А общее собрание сотни, поддерживая в целом курс на верность “революции и Временному правительству” и протестуя против большевистского сепаратного мира с Германией, выразило недоверие своим делегатам в Войсковом Совете и просило как можно быстрее отозвать сотню в Семиречье.
Еще красноречивее постановление комитета 3-й сотни, принятое 23 ноября:
“... Обсудив, с ведома всей сотни постановили:
1. Кругом царит анархия. Кроме того, сотня находится вблизи гарнизона крепости Кушка, который состоит из большевиков и к тому даже крайне враждебно настроенных, и в особенности к 3-й сотне за ее участие в подавлении выступления в Ташкенте 18 сентября 1917 г. в составе Самаркандского отряда, на что даже было через преданных солдат предупреждение, что кушкинцы хотят разоружить, расформировать сотню, продать лошадей, а казаков, разбив на мелкие части, обратить в пехоту.
2. В случае совместного действия в связи с выступлением всего казачества для спасения Родины и защиты общих вопросов всех Казачьих Войск сотня, имея в своих рядах налицо только 65 казаков, представляет собою горсть оторванных людей без реальной силы и какого-либо активного выступления с грозным кому-либо предупреждением.
3. В случае забастовки или порчи железнодорожных путей люди, в особенности лошади, обречены на верный голод и смерть среди ненадежного туркменского народонаселения...”
Заканчивался документ отчаянным воззванием: “Приводя вышеизложенные условия жизни, в которых мы служим, твердо стоим на своем посту, сохраняя дисциплину и перенося отовсюду ненависть к нам и оскорбления. Просим Войсковое Правительство войти в наше положение и помочь нам, и не считать нас людьми, в чем-либо малодушными и способными в чем-либо нарушить данную нами присягу служить до конца жизни своей, твердо, в каких угодно условиях. Но сотня просит не дать нас в мертвую петлю и не лишить возможности быть полезными защитниками Родины и общих интересов казачества, давши нам возможность с честью служить”. (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д-269)
Все настойчивее требовал отправки на Родину и 2-й полк. К середине ноября обстановка к нем была близка к бунту. Настроениями успешно пользовались полковые левые во главе с сотенным фельдшером Я. Билетковым. Такие же тенденции были в 1-м полку и 1-й отдельной сотне.
Войсковой Совет внимательно рассмотрел все эти обстоятельства и сделал неизбежный вывод, что сохранить боеспособность частей возможно только на территории своего Войска. Он решил отказаться от предоставления главных своих сил в распоряжение руководителей антисоветского движения в Туркестане. В конце ноября Ионов получил распоряжение срочно вывести домой 2-й полк, вобрав в него по пути все части семиреков, стоявшие в Туркестане. 1-й полк должен был переждать смутное время в Мешхеде. Задача была прорваться, если потребуется, силой, сохранив оружие, или, в крайнем случае, сдать его представителям мусульманской армии Временного правительства автономного Туркестана.
В начале декабря первая команда семиреченцев проследовала по Среднеазиатской железной дороге относительно спокойно. Только 13 декабря в связи с событиями в Ташкенте ее ненадолго задержали в Самарканде по приказу здешнего военно-революционного комитета. Два дня областной военный комиссар А.И. Фролов (он же лидер местных большевиков) вел переговоры с начальником эшелона И.П. Колесниковым и рядовыми казаками. 15 декабря военком доложил в Ташкент, что казаки заверили, что “от кровопролития отказались”, несмотря на приказ “идти напролом”. Почти одновременно в Самаркандский ВРК прибыл некий “делегат из Астрабада”, подтвердивший боевые намерения казачьих офицеров. Фролов предложил правительству срочно направить в Хорасан полномочную комиссию для расследования этих сообщений. Семиреченский эшелон во избежание осложнений самаркандцы отпустили с миром.
Эти события и даже переписка Фролова с Ташкентом по горячим следам через агентуру офицерского заговора стали известны Ионову и Астраханцеву. Ионов получил указание ускорить отправку полка, быть впредь осторожнее и действовать по усмотрению. В Ташкент была послана делегация 2-го полка с изъявлением лояльности и с просьбой дать возможность полку тихо-мирно с максимальной быстротой проскочить красный Туркестан. В штаб дивизии полковник Ионов сообщил, что категорически возражает против использования полка на территории Туркестана “для каких-либо иных целей”.
И вот 1 января 1918 года основная часть полка - более пятисот нижних чинов и офицеров - высадилась с наемных бакинских пароходов в Красноводске и погрузилась в три железнодорожных состава. Еще в Персии полк отверг предложения доморощенных радикалов удалить офицеров и двигался теперь как вполне боеспособная и дисциплинированная часть. В Асхабаде 4 января к нему присоединились старослужащие 1-го полка, прибывшие сухим путем через горные перевалы прямо из Мешхеда и дивизион уссурийских казаков. Сложная политическая обстановка в Закаспийской области способствовала беспрепятственному продвижению эшелонов.
После Асхабада по сотням были розданы винтовки и патроны, ибо эшелоны вступали на территорию безраздельного господства советской власти. Их уже ждали, к встрече готовились и по-хорошему, и по-плохому.
3 января совместное заседание Ташкентского совета и краевого совнаркома решило во что бы то ни стало не допустить появления вооруженной части в Ташкенте. Срочно была сформирована делегация для переговоров с полком. Распорядились пропускать эшелоны по одному, а на совсем крайний случай - лишать полк связи со штабом дивизии в Самарканде и даже портить железнодорожное полотно.
Первое столкновение чуть было не произошло 5 января в Мерве, где местный совет предложил представителям полка дождаться приезда ташкентской делегации. Однако полковой комитет в полном составе явился на заседание совдепа и убедил не чинить препятствий.
Еще день на колесах, и дорога потянулась по территории вассального в отношении России Бухарского ханства, где советы контролировали лишь узкую полосу вдоль путей и немногие опорные пункты. 7 января головной эшелон уже прибыл на станцию Кизил-Тепе в 200 км от Самарканда. Тем временем ташкентская директива начала выполняться: другие эшелоны растянулись до Кагана близ Старой Бухары - резеденции эмира Бухарского. В таком положении полк был остановлен железнодорожниками. Отряд каганских деповцев оцепил арьергардный эшелон и местный совет вступил в переговоры с казаками о сдаче оружия.
Между тем в Кизил-Тепе Ионов собрал офицеров и актив полка и предложил идти дальше походным порядком, взаимодействуя по необходимости с мусульманской армией и войсками эмира. Собрание недолго проходило в узком кругу. Вскоре горячие споры были перенесены на стихийно возникший митинг. Основная масса казаков колебалась, довериться ли плану Ионова или вручить свою судьбу полковому комитету, предлагавшему склониться перед советской властью.
В самый разгар митинга со стороны Катты-Кургана вплотную к эшелону подошел одинокий паровоз. Он высадил двух безоружных людей, которые сразу приковали к себе всеобщее внимание. Это и была советская делегация: самаркандский военком А.И. Фролов и член Ташкентского совета от большевиков рабочий С.З. Рубцов.
В те времена, когда рамки воинской дисциплины даже у казаков стали шаткими, появиться перед митингующей вооруженной толпой вот так запросто, без внушительной охраны было рискованно. Смелый поступок делегатов настроил казаков в их пользу. (Неподалеку наготове был отряд красногвардейцев в 170 человек, но казаки в тот момент об этом не догадывались). А делегаты не преминули провозгласить, что полностью доверяют свою безопасность полковому комитету и именно с ним готовы вести переговоры. Они гарантировали полку свободный путь до Верного, если тот немедленно сдаст оружие. /* Фролов пришел, чтобы отнять оружие, с угрозой, что иначе дальше спокойно не проедут. Так надо было его арестовать, хорошенько допросить про засады, взять в заложники и двигаться далее под его прикрытием, соблюдая все меры предосторожности и беря под контроль все населенные пункты, обеспечивая беспрепятственное прохождение своим войскам. Вооруженному человеку сдаваться на милость врага, пытающегося его разоружить, – глупо. Свой порядок для прохождения навели белочехи в Сибири и казаки в Монголии.
После короткого обсуждения большая часть эшелона проголосовала за разоружение. Оставили лишь по пятнадцать винтовок на сотню. Сходным образом развивались события и в других эшелонах. В обмен на оружие окружное интендантство выдало теплое обмундирование изрядно обносившемуся полку, он получил доступ к фуражу и продовольствию.
Казаки искренне считали, что ничем не нарушили присягу. Ведь они ехали домой, чтобы устраивать свою жизнь по приказу Войскового Правительства, а дела Туркестана - это не их забота. Каково же было возмущение, когда по прибытии в Аулие-Ату Ионов отбил в Верный телеграмму, в которой обвинил полковой комитет в измене и попытался бежать с тремя десятками сторонников, да еще прихватил знамя полка, казну и припрятанное оружие!
Была организована погоня и беглецов схватили. Долго общее собрание решало, что с ними делать: убить на месте, отправить на расправу в Ташкент или судить в Верном. В конце концов победили опять-таки умеренные: полковника всего лишь сместили и взяли под стражу.
Стал ли полк в результате всех этих приключений советским или даже большевистским, как утверждает большинство исследователей советского времени? Отнюдь. За все время пребывания в красном Туркестане полк высказывался только за нейтралитет. Но он стал очень и очень самостоятельным, впервые перестал полагаться во всем на командиров, приобрел огромный опыт общения вплотную с советами и большевиками. Казаки также убедились в больших мобилизационных возможностях новой власти, тем более, что каждая часть, выступавшая на защиту советов, принимала такое решение самостоятельно, на своем общем собрании. Было о чем задуматься второполчанам да и Войсковому Совету в Верном. /* - сдулись, научились сдавать оружие противнику, не отстаивать свою волю, но подчиняться чужой, тьфу…
|
